МАГАДАНСКОЕ «ДЕЛО» МАНДЕЛЬШТАМА
 
     К этой статье было бы справедливым поставить еще одну, вполне традиционную рубрику – «По следам наших выступлений». Потому что стоило мне в интервью, данном газете «Территория», посетовать на бесплодность попыток документально подтвердить или опровергнуть факт пребывания в колымской неволе поэта Осипа Мандельштама, как документы все-таки нашлись, и историю многолетней давности можно было считать завершенной.
     А началась она для меня тридцать лет назад, ког да я, корреспондент «Магаданского комсомольца», не раз допрашивал Валентина Валентиновича Португалова, явно благоволившего нашей газете, стараясь выведать у него имена товарищей по несчастью, оказавшихся на Колыме. Но так, вероятно, неумелы и робки были те мои расспросы, думаю я сейчас, так, возможно, еще силен был над моим собеседником гнет недавней неволи, не позволявший делиться личными тайнами, если в тех беседах-разговорах, а вслед за ними и в моих домашних записях так и не появились тогда имена, которые Валентин Валентинович наверняка знал, не мог не знать, потому что этими сидельцами были его однокашники по литературному институту: Галина Воронская,
Александр Шевцов, Михаил Гай или, еще ближе, – его соседи по лагерному бараку.
     Не удержусь, коль скоро повествование и так несколько уклонилось в сторону, и процитирую сохранившееся в бумагах Валентина Валентиновича письмо, отправленное в марте 1967 года Михаилом Ереминым из города Шацк Рязанской области: Первое наше знакомство было в 1938 году в поселке Спорный. Мне тогда шел двадцать первый год.
      «Вспоминаю грязный барак, арестантские нары, омерзительного старосту татарина, его звали “татарское иго”. Я сейчас не помню, на каких именно нарах вы спали, мы с Игорем Брешковым обитали на верхних нарах. Внизу ютился старик Зенкевич. Где-то недалеко помещался Игорь Поступальский, Лева Гладков, Лева Горький, с которым мы впоследствии спали на
одних нарах… Ну, не буду больше вспоминать, слезы наворачиваются на глаза и в горле стал острый ком».
      «Старик Зенкевич», по всей вероятности, Павел Болеславович Зенкевич, председатель секции перевода (с 1934 года) Союза писателей СССР, переводчик с украинского, белорусского, польского, немецкого, друг Московского камерного театра, на сцене которого шло несколько спектаклей по пьесам, переведенным П. Б. Зенкевичем, друг венгерского коммуниста МатэЗалки, в «доиспанские» еще времена. Он погибнет на Колыме.
      Игорь Стефанович Поступальский, поэт, переводчик, эссеист, дождется освобождения и будет работать вахтером Дома культуры и продолжать знакомство с Португаловым, тоже освободившимся и ютившимся уже с семьей в комнатке расположенного рядом барака.      Зенкевич и Поступальский были осуждены по московскому делу вместе с расстрелянным позднее здесь, на Колыме, поэтом Владимиром Нарбутом. 
     Лев Гладков, проходивший по тому же московскому делу, что и Валентин Португалов, после освобождения будет некоторое время заведовать литературной частью в Магаданском театре. Возможно, что именно по его протекции театр получит и поставит (один из первых в стране) водевиль, написанный его братом Александром, – «Давным давно».
      А сколько еще других, не известных мне, имен мог бы назвать Валентин Валентинович!.. Мог бы, если бы наши беседы происходили, скажем, лет двадцать пять спустя, в середине восьмидесятых, в период ошеломившей нас всех гласности. Но имя Осипа Мандельштама тогда в беседах звучало. По словам Португалова, поэт то ли был привезен сюда и погиб в лагере на Утинке, то ли не доехал до Колымы, погиб на владивостокской пересылке. Такова была молва, легенда. А печатных, литературных источников в то время (да и многие годы спустя) практически не существовало. Перелистав тома Краткой литературной энциклопедии, я встретил упоминание Колымы только в двух писательских биографиях, а надо ли говорить, что присутствовала она в судьбах куда большего числа литераторов!     
      В начале восьмидесятых та давняя информация В. Португалова получила вроде бы подтверждение: приехавший в Магадан поэт Валентин Сорокин, немало общавшийся в юности с Борисом Ручьевым (о котором точно известно, что он отбывал наказание на Колыме), пытался найти здесь следы судьбы Мандельштама.
      Спустя еще несколько лет сразу несколько источников назвали, наконец, местом гибели поэта пересыльный лагерь под Владивостоком «Вторую речку». Я в это время был уже допущен к работе над архивными материалами, немало общался с работниками правоохранительных органов, и один из них в частной беседе сообщил мне, что недавно, год или два назад, держал в руках дело Мандельштама.
      Я не мог не верить этому человеку. По всей вероятности, у него в руках было личное дело заключенного (а какое еще? Архивное следственное дело Мандельштама 1938 года должно храниться в Москве, предполагать, что проводилось еще какое-то следствие, было
едва ли вероятным). Но – и это я уже знал достаточно твердо – личное дело заключенного хранится в архиве по месту его смерти. Как же оно могло попасть в Магадан, если Мандельштам умер на «Второй речке»?
     Значит… Нет, конечно, это еще ничего не значит. Возможно, произошла какая-то ошибка, скажем, готовили этап на Колыму, в него попал и Мандельштам, уже отложили для отправки личные дела з/к (две или три тысячи), а потом оказалось, что Мандельштам ехать не в состоянии, и дело ушло без него.
      Какой может быть еще вариант?
      Нужно было самому, своими глазами увидеть эту папку, чтобы понять, как это все тогда происходило. А вот получить дело мне не удавалось. Об этом я и рассказал корреспонденту газеты «Территория» Галине Федченко, среди читателей газеты нашелся еще один человек, который видел это дело – правда, издали – магаданский историк Давид Райзман, который не преминул мне тотчас же сообщить об этом.
      Я счел, что у меня есть достаточно оснований, чтобы обратиться за ответом к начальнику ИЦ областного управления внутренних дел С. А. Блинде.
      – Да, – сказал Стефан Ануфриевич и выдержал паузу, в течение которой состояние мое моталось от надежды к отчаянию и обратно, – дело у нас это… есть.
      Вы его очень хотите посмотреть?
      Господи, ну неужели это нужно было спрашивать? Как я узнал потом, удостовериться в серьезности намерений было действительно нужно: к делу проявляется очень большой, необыкновенный даже интерес – вплоть до предложений продать его за весьма крупную
сумму. Посему было решено хранить его особенно надежно и всякое там любопытничание исключить напрочь.
      Итак, дело заключенного Мандельштама (№ В-3-2844) в Магаданском архиве действительно существует – всего несколько тронутых временем страничек документов и известная уже по многим публикациям фотография, снятая в начале следствия. Из документов мы узнаем (или находим подтверждение тому, что знали), что Мандельштам Осип Эмильевич, 1891 г. р., уроженец Варшавы, основная профессия – писатель, узкая – поэт (так и сказано), прибыл в Приморское отделение Севвостлага 12 октября 1938 года. Место работы до ареста – Воронеж, драм. театр, лит. консультант. Арестован 3 мая 1938 года. Дело рассматривало Особое совещание НКВД СССР.
      Выписка из протокола заседания выглядит так (здесь и далее документы приводятся без правки):
«Слушали: 77. Дело № 19390/ц о Мандельштам Осипе Эмильевиче, 1891 г., сын купца, б.(ывший) эсер.
Постановили: Мандельштам Осипа Эмильевича за к.-р. деятельность заключить в исправтрудлагерь сроком на пять лет, сч. срок с 30/IV-38 г.
     Дело сдать в архив. Отв. секретарь Особого совещания (И. Шапиро)».

     Обращает внимание, что начало срока наказанияне соответствует фактической дате ареста. Как это объяснить, если арест был действительно произведен 3 мая (или 2 мая, как указывает, со слов очевидцев, П. Нерлер – см. «Последние дни поэта», альманах «На Севере Дальнем». – 1991. – № 2. – С. 6), – я не знаю.
Можно предположить, что отсчет в постановлении Особого совещания шел от даты, указанной в ордере на арест, – тогда это просто оплошность делопроизводителя.
      Характерным для подобного документа является отражение в констатирующей части обстоятельств, так или иначе компрометирующих, по меркам того времени, поэта – сын купца, бывший эсер, хотя ни одно из них, несомненно, ни в коей мере не отражало действительно существенных сторон личности поэта.
      В Приморском отделении Севвостлага О. Э. Мандельштам прожил полтора месяца, 26 декабря его поместили в больницу, на следующий день был составлен акт (№ 1911):
«Мы, нижеподписавшиеся, врач Кресанов, деж. мл. фельдшер Эргешот (исполненный, вероятно, на стеклографе стандартный бланк акта заполнен небрежно, содержание записи приходится расшифровывать подчас предположительно) деж. ком. (комендант? фамилия неразборчива. – А. Б.) составили настоящий акт о смерти в больнице ОЛП СВИТЛ НКВД.
Фамилия, имя, отчество – Мандельштам Осип Эмильевич.
Год рождения – 1891.
Откуда происходит – Польша.
Кем осужден – О/С НКВД СССР 2 VIII-38.
Срок статья КРД 5 лет.
Последнее место жительства – г. Калинин.
Причина смерти – паралич сердца, а/к склероз.
Труп дактилоскопирован 27/XII-38.
Ввиду ясности смерти труп вскрытию не подвергался».
К акту приложена дактилокарта.

     В конце 1998 года газета «Комсомольская правда» в статье «В тот день мело по всей России» снова обратилась к обстоятельствам смерти поэта Мандельштама. Ее автор И. Коц после сообщения о том, что заключенный Мандельштам умер 27 декабря 1938 года в лагерном лазарете, безосновательно, на мой взгляд, утверждает, что «…факт смерти был засвидетельство-
ван только 31 декабря…» («…стало быть, – продолжает автор, – дни и ночи до погребения он лежал, как было заведено, на улице…»). Не пытаясь опровергнуть грустную погребальную практику тех лет, – есть многочисленные свидетельства того, что на Колыме тела умерших заключенных на долгие зимние месяцы складировались, как бревна, в сараях, чтобы быть захороненными лишь с наступлением тепла, когда легче станет вырыть могилы, – должен заметить, что вопрос о дополнительном освидетельствовании не мог (спустя четыре дня!) возникнуть.
      Но каким образом документы на заключенного Мандельштама, если он умер и был похоронен на «Второй речке», оказались в Магадане?
      Среди подшитых в дело бумаг имеется подлинник письма вдовы поэта Н. Я. Мандельштам, с которым она обратилась в Главное управление лагерей в феврале 1939 года:
      «Мне известно, что мой муж, заключенный Мандельштам Осип Эмильевич, умер во Владивостоке (С.В.И.Т.Л. 11 барак 5 лет КРД), так как мне был возвращен денежный перевод (а не посылка, как пишет П. Нерлер в указанной статье: «Сходив на почту, Надежда Яковлевна вернулась домой с посылкой, прибывшей из Владивостока „за смертью адресата“»). Дата смерти определяется между 15/XII-1938 и 10/I-1939 г. Прошу управление лагерей проверить мои сведения и выдать мне официальную справку о смерти О. Э. Мандельштама. Надежда Мандельштам».
      К письму имеется приписка, свидетельствующая о бедственном положении, в котором находилась в тот момент сама заявительница: «Ответ прошу сообщить по адресу: Москва, Ста-
росадский, № 10, кв. 3. Александру Эмильевичу Мандельштаму. У меня в данное время адреса нет, так как временная прописка в Москве кончилась, и я ищу помещение под Москвой».
Из ГУЛАГа НКВД СССР это письмо, вероятно, было переслано в Приморское отделение Севвостлага, откуда оно 20 мая 1939 года было отправлено в Магадан, нач. ОАГСм (ЗАГС? – А. Б.) УНКВД по ДС с сопроводительным письмом следующего содержания:
     «При этом направляется переписка родных с извещением о смерти з/к Мандельштама О. Э. для непосредственного ответа заявителю».
Других писем, кроме приведенного Н. Я. Мандельштам, в магаданском деле нет, но есть упомянутые документы, которые, вероятно, и являются «извещением о смерти».
А. Э. Мандельштам, брат поэта, получит официальное свидетельство о смерти О. Э. Мандельштама только через год, в июне 1940 года (см. П. Нерлер, ук. статья, с. 8). Копии этого свидетельства в магаданском деле нет.
      Впрочем, с некоторой степенью вероятности можно предположить, что УНКВД по ДС «непосредственный ответ» заявителю не дало, перестраховалось, адресовав этот вопрос для разрешения в Москву. Дело в том, что до середины пятидесятых годов Главное управление лагерей, как явствует из определенного числа виденных мною запросов, а также из других источников, ответов заявителям никаких не давало – такое, видимо, было правило. В этих условиях УНКВД по ДС могло не решиться нарушить дисциплину, рассудило примерно так: Москва установила этот порядок, пусть она и нарушает его, если хочет.
      Более странным здесь выглядит тот факт, что письмо, адресованное в Главное управление лагерей, оказалось во Владивостоке – ведь у ГУЛАГа имелось достаточно сведений, чтобы ответить самостоятельно. Но, видимо, не пожелали, а устроили некоторую бюрократическую издевку: вы, чистоплюи-гуманисты, допустили «утечку информации» – перевод с отметкой о смерти адресата вернули, вот теперь и выкручивайтесь! А чиновники в Приморском отделении тоже не лыком шиты оказались: у нас начальство в Магадане есть – пусть оно и решает!..
      Так или примерно так двигалась эта неторопливая, бесчеловечная и злорадная карусель. Скрип отлаженной бюрократической машины оказался запечатленным в Магаданском архиве.
Автор благодарит начальника ИВЦ УВД С. А. Блинду и бывшего сотрудника архива Л. Н. Бибикову за содействие в ознакомлении с представленными материалами.

                                               Послесловие 2003 года

                      МАНДЕЛЬШТАМА И ПОСМЕРТНО ВОЗЬМУТ ПОД ОХРАНУ

      Олег Жунусов из Владивостока: «Памятник Осипу Мандельштаму, единственный в России, был открыт во Владивостоке в 1998 году.
      Скульптуру изготовил местный автор Валерий Наживин. Место выбрали символическое. Именно здесь, в районе Владивостока под названием „Вторая речка“, находился лагерь для заключенных, в котором и умер в 1938 году во время пересылки 47-летний Осип Мандельштам.
Но даже после смерти страдания поэта не закончились. Впервые его памятник осквернили в 2000 году. Бетонной скульптуре поэта вандалы отбили нос, выкололи глаза и отломали руку. Автор восстановил памятник. Причем в этот раз скульптуру было решено отлить из чугуна. Обсуждалась возможность установки скульптуры на территории флотского учебного заведения, но передумали. Сохранить-то памятник удастся, но кто же его увидит за военным забором на территории с пропускным режимом?! Автор долго не решался возвращать скульптуру на место, но все-таки ее водрузили на старый пьедестал. Однако в прошлом году памятник вновь пострадал от рук вандалов. На этот раз его облили белой краской. В этом году история повторилась.
     Чем не угодил неизвестным вандалам знаменитый поэт, можно только догадываться. Возможно, не последнюю роль сыграло его еврейское происхождение. В районе, где установлен памятник, на стенах и заборах можно увидеть намалеванные знаки русских националистов: символ Русского национального единства – стилизованную свастику «коловрат» и собственно свастику. Но схватить за руку ни любителей нацистских граффити, ни осквернителей памятника Мандельштаму (если это разные люди) милиции не удалось…
      После очередного, пятого по счету, нападения вандалов на памятник Мандельштаму к мэру города обратился ректор Владивостокского государственного университета экономики и сервиса Геннадий Лазарев, предложивший перенести скульптуру на охраняемую территорию вуза.
      – Памятник будет отреставрирован. На территории ВГУЭС установят для него новый постамент, и во втором квартале этого года памятник перенесут, – заверила руководитель пресс-службы мэрии Ольга Анча».
                                        «Известия», 14 января 2003 г.

      « назад, в читальный зал