Руфь ЗЕРНОВА      ИНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ       Мы предлагаем книгу «Иная реальность», куда вошли не публиковавшиеся ранее в России рассказы и эссе. О чем они? О судьбах самых разных людей, живших в Одессе, в Ленинграде, на войне, в лагере, в эмиграции. И всегда в истории. Не как ее свидетели или жертвы, но сознательные участники в меру своих сил и возможностей.      Жизнь была богата на события, как богата на имена и книга. Здесь и статья о Валентине Катаеве «Самый благополучный советский писатель», и воспоминания об авторе повести «В окопах Сталинграда» Викторе Некрасове, и заметки о визите 17-летней студентки без приглашения к Ахматовой, чей ленинградский адрес в 30-е можно было получить за 20 копеек в любом справочном бюро. Литература становится одним из сквозных сюжетов сборника. Чтение для человека с лагерным опытом – занятие особое. Зернова рассказывает, как по одной сцене можно опознать «своего». Ее рассказ о собственном сидении – печататься она начала в 1955-м – уже в оттепель подвергся «тщательной редакторской чистке», «все лагерные концы были тщательно упрятаны в сюжетную воду» – и все равно «чуткие лагерники сразу во всем разобрались». Евгения Гинзбург прислала автору письмо: «Знаю я, знаю, где филологи работают сучкорубами и ходят за шесть километров полоть свеклу». Точно так же сама Зернова по одной сцене разговора у костра в книге «Обезьяна приходит за своим черепом» «угадала» лагерника в писателе Юрии Домбровском. Одни вошедшие в книгу тексты, датированные 60–90-ми годами, публиковались прежде, другие увидели свет впервые. Они охватывают всю жизнь автора, включая годы, когда газета «Известия» была полна объявлений о смене фамилии Троцкий. Однофамильцы проклятого вождя революции меняли ее на Тронский, Троицкий или какие еще – лишь бы не иметь ничего общего с человеком, объявленного преступником без решения суда. В лагере Зернова встретила жену профессора-историка Исаака Троцкого, получившую второй срок (таких в лагерях звали «повторницы») после доноса соседей. Им казалось странным, что отбывавшая ссылку женщина все время печатала на пишущей машинке. Та подрабатывала машинисткой, но в кафкианском воздухе повседневности такие подробности мало кого интересовали.      Собственный предстоящий арест не был для Зерновой и Сермана неожиданностью. Об интересе к ним со стороны соответствующих органов предупредила – после собственного допроса – ближайшая подруга. А слухи, что о супругах расспрашивают многих, в том числе и совсем дальних знакомых, доходили и прежде; несмотря на атмосферу всеобщего страха, люди пытались оставаться в рамках прежних понятий о порядочности. Реакция же самой Зерновой на слухи о расспросах выглядит типичной для советского человека той поры: «Мы сердились, но более для приличия, и, пожалуй, даже были польщены: вот, значит, и мы становимся видными людьми. Ведь если органы тобой не интересуются – значит, у тебя просто нет социального статуса.      К аресту готовилась почти три месяца. Чистили домашние архивы. Жгли книгу с портретами «всех членов клики Тито», переписку, в том числе и письма Карла Либкнехта – во-первых, те были на немецком, что уже подозрительно, во-вторых, адресованы г-же и г-ну Радекам (одно время мать Сермана была гражданской женой расстрелянного в конце 30-х политика и публициста Карла Радека). Так прошли 86 дней ежедневного, еженощного ожидания. Если бы он знали, что в основе обвинения будут лежать записи, сделанные в комнате, где они вдвоем разговаривали с мужем! Техника тогда входила в моду, подслушивающие устройства все чаще использовались при аресте как доказательства вины. Тем не менее, арест произошел неожиданно: утром зашел приветливый человек, пригласил с ним проехать, ребенку сказал, что мама скоро вернется.      Суд – последнее место, где встречались обвиняемый (в сталинской России практически всегда – осуждаемый) и свидетельствующий против него. После дачи показаний один отправлялся в тесный «бокс» для арестованных, другой – в мирную жизнь. После окончания заседаний свидетель говорит жене: «Ты сейчас, значит, едешь на Невский?» Второй, проигравший, этой фразой вычеркивался из реальности. Свидетель не хотел думать – надолго ли? Может, навсегда? Лагерь построен на унижении, в том числе через принудительное обнажение. Автор описывает прибытие на новую зону: все «как положено: баня, прожарка и смотрины; офицеры за столами, за списками: в парадных кителях, с орденами-медалями; мы – перед столами, голые, с бритыми лобками… Одна выпросила разрешение: в голубой короткой шелковой рубашечке стояла, с нежными розочками… Эта была из номенклатуры. А мы рабочая скотинка, стояли спокойно, не стыдились. Как говорила потом Маша Лукина: а чего стыдиться? Мы не кривобокие. И вообще – пятьдесят восьмая: у всех тело чистое, никаких таких…»      Алексей Мокроусов      Как часто, совершая необдуманные или неправильные поступки, путаясь в мыслях и мечтах, вы осознаете себя глупенькими деревянным Буратино. Может, именно сейчас наступил тот момент, когда Творец вкладывает в вашу ладонь ключи от дверцы за "нарисованным очагом"? Надо не побояться взять их и открыть для себя иную реальность, от которой зависит не только ваше настоящее, но также прошло и будущее. Под одной обложкой вас ждет сюрприз: целых две книги психолога и парапсихолога Виолетты Полынцовой – вам в помощь в этом путешествии. Пользуясь ее советами, вы непременно научитесь мирно сосуществовать с иной реальностью и даже пользоваться ее поддержкой и помощью.      В.Полынцева      « назад, на стр. "Наши книги 1"