Наталья СКАКУН

     Я, Наталья Викторовна Скакун (Мухортова), родилась 4 января 1969 года в поселке Балахта Красноярского края. Балахтинка в третьем деревенском поколении. Поступила было на филфак Красноярского госуниверситета, да не закончила. Доктора чего только ни подозревали, вплоть до опухоли мозга, но как-то рассосалось. Вернулась в Балахту. Работала учителем в школе и корреспондентом в районной и региональной газетах. С появлением «вертикальной» идеологии и цензуры оставила все эти почтенные издания и учредила свою маленькую газетенку «Околоток». Писала одна сначала восемь полос в неделю, потом шестнадцать – в две и так (мысленно) вошла в Книгу рекордов Гиннеса как самый много и безрезультатно пишущий журналист. Читатели, конечно, любили голую правду, но больше им хотелось, чтоб меня за эту правду по законам жанра как-нибудь пострашнее убили (чтобы пожалеть потом). Меня не убили, а просто порвали газету. Во всех смыслах. Да и грех было меня убивать: у меня трое детей своих и одна детка опекаемая – детдомовская.
     Закрыв газету, сижу дома, пишу на свободе.
В 2006 г. отправила рассказы в красноярский литературный журнал «День и ночь», и их там напечатали, а потом выдвинули меня на соискание литературной премии имени Астафьева, и опять напечатали – в 2007 г. уже как номинанта. И это удивительно. На мой взгляд, в русской литературе были люди лишние, были совсем маленькие, вышедшие из гоголевской «Шинели», а мои герои даже и не маленькие – они просто никем не замеченные.
     Чтобы их заметить, надо жить, например, в той же Балахте или в любой другой дырке на карте.

     О книге Натальи Скакун «Дырки на карте», изданной у нас, смотрите далее ».

     Неожиданно жесткая и бескомпромиссная поза писательницы из Сибири. Наталья Скакун – не стилист, но бытоописатель. Однако ее «нулевая степень письма», ее минус-прием убедительны и вызывают самое искреннее приятие. Проза «о тяжелых судьбах простого человека» всегда заведомо подозрительна: тем важнее редкие случаи избегания ложной риторичности, тексты, существующие на двух уровнях: «человеческого документа» и письма как такового. В сущности, перед нами «случаи», «происшествия», «события», некий протокол тихого, обыденного ужаса, при этом не экзистенциального, но заданного внешним по отношению к. субъекту абсурдом. Нужно было хармсовско-беккетовское снятие психологизма с бытийных проблем, чтобы сейчас мы могли вновь наделять этим психологизмом персонажей, – что и делает Скакун (вовсе, думаю, не ставившая таких концептуальных задач).

Книжное обозрение # 36-37 (2202-2203)
Данила Давыдов