 |
|
Это не шкатулка, нет, но коробка из-под чего-нибудь. Например, из-под конфет или пряников. Большая, квадратная, из толстой жести. На крышке затейливый узор и выпуклое слово «Марципанъ». Марципаны съели, еще когда бабушка, Ольга Иннокентьевна, была маленькой. Девочке отдали пустую коробку, в которую она стала собирать разные драгоценные вещи: цветные стеклышки, пуговки, бусинки, подобранные в самых неожиданных местах. Туда же попадали красивые камешки, сосновые шишки, персиковая косточка, бубенчик, кукольный башмачок, да мало ли что еще. Надо всем главенствовали серебряная цепочка и колечко, свитое змейкой. Колечко на самом деле дешевое, медное, его подарила няня на Рождество. Оля его очень берегла, но скоро зеленые глазки у змейки выпали и потерялись в трухе. Конечно, будет труха, если сокровища часто перебирать, без конца расправлять и складывать фантики – бумажки треплются, шишки рассыпаются, бусины раскатываются по комнатам, по двору. Ведь хочется показать свои богатства подружкам. А бусинами и монетками еще принято было меняться. Галечками играли в «двенадцать камешков», пуговками – в «блошки». Постепенно Оленька росла и все больше мечтала о настоящей шкатулке, как у мамы, и настоящих драгоценностях. Но так уж вышло, что после революции немногие семейные ценности стали прятать в ее коробке под россыпью пуговиц. Хранилище вполне могло считаться надежным и хитрым, да только родственники сами же растащили – штучку за штучкой – свой золотой запас, и серебряную детскую цепочку в придачу, в обмен на хлеб, дрова и керосин. А коробка на долгие годы поселилась в семье Ольги Иннокентьевны, или позднее в семье Галины, дочери. В ней держат пуговицы, хотя попадаются под руку разные другие предметы. Например, Георгиевский крест и «Ворошиловский стрелок 2-й степени». Сколько помнила себя Галина Георгиевна, значки жили здесь всегда. Впрочем, слово «всегда» тоже проживало в коробке. И сама коробка неизменно стояла на комоде. Кстати, о комоде. Раньше, давно, он назывался «мамин комод», и лазить в него маленькой Гале не позволялось. Потому что и лазить-то больше было некуда. В бедном жилище учительницы иностранного языка (хоть немецкого, хоть английского, хоть французского) Ольги Иннокентьевны никакой другой порядочной мебели не было: стол, этажерка да два топчана. Все важное хранилось в комоде. Потом уже, когда Галина с мужем получили квартиру, когда родились Ася и Сеня, комод назвали «бабушкин», с последующим уточнением – «бабушки Ольги». Это чтобы не путаться – Галина тоже сделалась бабушкой. Теперь ее внучке, маленькой Лёльке разрешалось все, да только искать в комоде было нечего, кроме белья. Коробка с пуговицами стояла наверху, доступная каждому. Она совсем не изменилась со временем, и выпуклое слово «Марципанъ» словно бы обязывало исполнять ритуал. Коробку следовало снять двумя руками, аккуратно, чтобы не зацепить зеркало, вазу с цветами, флаконы и статуэтки, и разные поделки, дареные бабушке Ольге ее воспитанниками, и наконец, портрет адмирала Колчака. Он появился недавно – Сеня нашел в Интернете специально к 8 марта. Ничего особенного. С незапамятных времен на домашних застольях третий тост поднимали в честь Александра Васильевича, пили стоя. Обычно гости удивления не выказывали – мало ли почтенных имен в семейных святцах. Разве что новенький бывало не утерпит, спросит: «А кто такой?» Спросит, дивясь на самом деле другому, тому, как сухопарая царица-несмеяна, отставив локоть, опрокидывает рюмочку. Последние годы бабушка Ольга подносит ее себе на блюдце – не дай Бог обольет кого. Руки сильно дрожат, да и профиль высокородный, древний, замкнулся – интересно, как она попадет в уста. – Кто такой? – спросит новенький. – Колчак, – шепнут в ответ. – Да бросьте вы… С чего это повелось, толком никто не знает. Но действо разыгрывалось – помнила Галина – еще в убогой их комнатенке, куда набивалось народу от мала до велика, даром что мать лишнего слова с губ не сронит. С ней вообще не всегда разберешься, где шутка, а где серьез. Так вот. Коробку следовало осторожно извлечь, поднести к кровати, снять крышку почтительно, затем эдаким разовым жестом вывалить содержимое на покрывало. Выбирай – не хочу. Пестрое это разноглазье расхватывает твой взгляд, будто в детском приюте, – каждый раз думала Галина. Но сразу же узнавались пуговки с платьев дочери, внучки, с Сенькиных рубашек; с маминых кофточек – все похожие на жемчуг; тяжелые кругляки от пальто, пиджаков, жакетов. И блескучий еще напор тех, что не успели выглянуть наружу. «Пудвички», – говорила в детстве Аська, ее не поправляли – уж слишком правильно она произносила слова. Для начала Галина Георгиевна выбирала и выкладывала отдельно любимые значки. Первым ложился «Георгий». Когда-то Галя спрашивала: – Мам, это орден? – Орден. Или медаль. – Папин? – Нет, детка, папа твой был еще слишком мал, когда кресты отменили. – Тогда дедушкин? – Нет, дедушка был почтмейстером и получал иные награды. – Тогда Александра Васильевича? – Чушь. Александр Васильевич – адмирал. А кресты давали солдатам. Еще унтерам. – Но это наш орден? Ведь он в нашей коробке? – Наш. Пусть будет Орден-дед, – определила Галя. Следующим шел «Ворошиловский стрелок». – Мама, а это чей орден? – Это значок, детка. – Папин? – Не помню, чтобы он стрелял. – Но ведь он воевал! – На фронт его взяли переводчиком. – Ну понятно, значит, потому он стрелок второй степени, а не первой. Будет Знак-отец. Позже с теми же вопросами будет приставать Ася. Потом Сеня. Потом Лёля. – Папин?.. Деда?.. Прадеда?.. Александра Васильевича?.. Дети любили «ордена», брали их поиграть. Правда, Сеня относился к ним серьезно, как оказалось. В канун Дня Победы он прихватил их на утренник в детский сад. Он еще точно не решил. Может быть, он наденет оба на матроску и пройдет вдоль шеренги ветеранов, пожимая им руки. А может, вручит… но тут он не был уверен, что сделает правильный выбор, – хотелось бы отметить унтера, а не просто солдата… и еще немножко жаль было отдавать насовсем… Воспитательница вывела юного героя из зала и сорвала ордена с бравой груди. Сеня даже не заплакал. Он не понял… Заплакала почему-то бабушка Ольга, когда все благополучно разрешилось. Вот уж никто не ожидал. В общем, «ордена» дети любили. Чего нельзя сказать про «эту штуку». Штука была железная, с зубцами внутри, неясного назначения. Ребенок, конечно, сувал в нее палец, и железяка больно кусала зубьями. То был зажим для пионерского галстука. Архаичных довоенных годов. Галстук надели Ольге Иннокентьевне на школьных торжествах в знак почета и уважения. Тут уж никак было не уклониться. Кстати, эта несуразная железка Галю тоже когда-то обидела, но девочке обязательно требовался «Мамин знак» для полной гармонии. Ну и, признаться, военное детство не баловало изобилием игрушек. Галина Георгиевна перебирала пуговицы. Все-то знакомые, все с биографиями – воспоминания тлеются на пестрых угольках. Вот так бы ворошить, вот так бы ворожить… Выскочила на поверхность брошка, ее, Галины, костяная розочка. Муж подарил. Ну, то есть бывший… В общем, Борис подарил. Когда уехал, она еще не думала, что навсегда… но захотелось вдруг запрятать что-нибудь свое в семейную архивницу. Да спохватилась, как бы кто не укололся, обломила застежку. Сейчас Галина подбирает пуговицу к Сениному пиджаку. Еще карман надо починить. Костюм почти совсем новый. А в чем ехать? В костюме и ехать. Не в джинсовой же куртке. Дескать, в Германии все так ходят. Дескать, костюм лучше там купить. Ну пусть купит. А я должна снарядить сына честь по чести, рассуждает Галина Георгиевна. Губы начинают дрожать. Это вы бросьте, милочка, мы же договорились. Кто сказал, что он там останется? Контракт всего на полгода. Ничего страшного. Ну даже если останется… Надо же, сколько мужских пуговиц! Какие старомодные. Поди от Борисовых одежд. А ты и не признала? Не сразу, если честно. Вот ведь как обида гасит предметы. Ладно, давай без нытья. За границу все нынче ездят. Почему именно в Германию? А почему бы не в Германию? Нормально. Хочет встретиться с отцом. И правильно. И хорошо. Скрывает, чудо мое. Будто стоит труда разыскать по Интернету модного правозащитника?.. Пожалуй, эта пуговица подойдет. Или все же купить новые да переставить? Нет, пусть так и едет в отцовской пуговице! С памятью о доме. Господи, какие глупости горожу. Господи, какие глупости нагородили мы с Борисом! А что Борис? Типичный шестидесятник. Геофизик. Диссидент. Подписант. Разговоры на кухне, самиздат, «Хроники». Дальше – горячее. Выгнали с работы. Слежка, обыски, повестки. А ведь это всего лишь в провинции, где вроде бы нет резона отправлять «из Сибири в Сибирь». Однако психушка-ловушка уже настораживала железную дверцу.
Ах, какой дерзкий, какой грандиозный план они
тогда придумали! Развод. Фиктивный брак. Израиль. И впереди – весь Свободный
Мир! Ждет, не дождется их расчудесное семейство, вместе с только что
народившимся Сенькой. Тут и Фира кстати подвернулась, одноклассница Галины,
тоже детский врач. У Боба сияют глаза: – Галечка, камешек мой заветный, потерпи немного. Сенька подрастет, Аська совсем будет большая. Через год я вас заберу к себе. – Через два, – компетентно поправляет Фира. И действительно, два года поступали окольными путями из Израиля записки на папиросной бумаге. Потом, через длительный перерыв пришло еще одно письмо из Бразилии-де там, у них котируются геофизики. Вот и все. А в девяностых бывшие диссиденты оказались в большой чести на Западе. Нет-нет да высказывал какой-нибудь правозащитник свое мнение по телевидению. – Баба, кого защищает бравый защитник? – вязалась маленькая Лёля. – Погоди, дай послушать. Тогда, в начале девяностых, телевизор и радио включали на полную катушку – Боже упаси пропустить что важное. – Я бравый защитник! – носилась Лёлька по дому, нацепив «ордена». Да и позднее никто ей особенно ничего не объяснял. Само забылось.
Сейчас Лёле десять лет. Больше всего она дружит с бабушкой Ольгой. Остальные вечно заняты. А бабушке скажешь: – Сыграем в «блошки»? Она поднимает глаза от книги, сначала будто не поймет – глаза мелкие, лысые, совсем глупые без очков: – Конечно, детка, неси. Лёлька хватает коробку с пуговицами, вытряхивает, отсчитывает нужные – брючные пуговицы, простые и скользкие, как арбузные семечки. Игра тоже бесхитростна – чья блошка дальше прыгнет. Однако все на ней выросли, начиная с самой Ольги. Когда-то няня ей говорила: – Сыграем, Оленька, в «дворянскую игру»? Впрочем, Ольга Иннокентьевна весьма недурно играет в шахматы. В карты предпочитает покер. С Лёлей они освоили нарды. Все же азартнее «блошек» ничего нет. Разве что «Чапаев», но этого бабушка не любит...
|