« назад, в читальный зал

Робинсон Борис
«Музыка была не виновата»

     Об этой книге
 

     Клавиатура рояля, начатая бутылка «Пшеничной», партитура Четвертой симфонии, очки, медаль лауреата Ленинской премии с профилем вождя мирового пролетариата, пачка папирос, спички, фотографии… На обложке книги Эрика Роузберри о Дмитрии Шостаковиче – типично китчевое представление о русском гении. Как все просто на этом коллаже – и насколько сложнее все было в жизни.
     Подобно Александру Блоку, его любимому поэту, Дмитрий Шостакович может быть назван «Трагическим тенором эпохи». Он был то возносим, то низвергаем. Но напряженнейшее, хотя и скрытое противостояние власти не исчерпывало трагедии его жизни, так же как и факт его рождения в году, следующем за революцией 1905 г., еще не дает биографам оснований трактовать все дальнейшее сквозь призму этого события.
     Постоянно переживаемое и остро ощущаемое страдание – вот форма физического существования и творческого бытия Дмитрия Шостаковича. Не зря глубоко почитаемый композитором Николай Гоголь отметил: «Страданием и горем определено нам добывать крупицы мудрости, не приобретаемой в книгах». Этим нелегким способом немало мудрости добыл Дмитрий Дмитриевич и щедро делился ею в своих произведениях.
     Несмотря на большое количество публикаций о Шостаковиче, как правило, возрастающее в преддверии крупных дат, его жизнь и творчество остаются загадкой. Тщетны, да и ненужны попытки ее разгадать. У каждого, будь то глубокий профессионал-музыковед, исполнитель или простой любитель музыки, есть право на свое видение и понимание Шостаковича.
     Я отношусь к последней группе. Мое музыкальное образование ограничивается лишь школой и никак не связано с профессиональной деятельностью (экономика нефтегазовых ресурсов). Так что книга написана «не по службе, а по душе». Толчком, пробудившим свыше 30 лет тому назад интерес к творчеству Шостаковича, стало подстрочное примечание на странице замечательной книги Г. Нейгауза «Об искусстве фортепианной игры». Выдающийся пианист и педагог назвал Восьмую симфонию Шостаковича «великим произведением современности».
     В то уже далекое время в прекрасных отделах классической музыки новосибирских магазинов можно было свободно купить Восьмую симфонию в исполнении Ленинградского оркестра под управлением Е. А. Мравинского (которому, кстати, эта симфония и посвящена). В то время еще ученик средней школы в новосибирском Академгородке, я вполне солидаризировался с мнением «великого Генриха».
      Между тем в общественной жизни уже наступили «гражданские сумерки», символизировавшие приход новых заморозков после кратковременной и робкой оттепели. Научная интеллигенция разбрелась по частным салонам, где в отнюдь не великосветских «хрущевках» кипели споры вокруг разных проблем музыки, истории, литературы. Одним из таких интеллектуальных центров Академгородка стала квартира Наталии Дмитриевны Спириной, в то время – преподавателя по классу фортепиано ДМШ № 10.
     Я, уже студент экономического факультета Новосибирского университета, с удивлением увидел, что даже мои минимальные познания позволяют сообщить высокообразованным посетителям частного салона интересные и новые для них сведения о жизни и творчестве Д. Шостаковича. Однако прошло почти шесть лет, за которые домашний музыкальный кружок успел познакомиться со многими симфониями Шостаковича, оперой «Катерина Измайлова», квартетами, фортепианными трио, прежде чем я решился выйти на более широкую аудиторию.
     Такая возможность появилась в связи с созданием в Доме ученых Академии наук СССР музыкального салона. По любезному приглашению его хозяйки Ларисы Дмитриевны Благовещенской 21 декабря 1974 года я, начинающий научный сотрудник, и провел свою первую публичную беседу о творчестве Шостаковича, выбрав для этой цели симфоническую поэму «Казнь Степана Разина». А в январе следующего года публике был представлен Тринадцатый квартет.
Следующие хозяйки салона, Ольга Александровна Непомнящих и Юлия Владимировна Коскина, также благосклонно отнеслись к моему увлечению. В результате за 1974–1990 гг. было проведено около 50 музыкальных бесед о Шостаковиче, в том числе, к сожалению, и траурный вечер памяти композитора в сентябре 1975 г.
      Сотрудничество с новосибирским радио в качестве внештатного корреспондента музыкальной редакции позволило существенно расширить потенциальную аудиторию бесед о Шостаковиче. Возникла идея цикла «Поэт и царь». Сначала планировались три передачи, затем их стало пять, восемь, двенадцать… Материал против воли автора получил самостоятельную жизнь, не давался в руки, не укладывался в рамки первоначального замысла, но, наконец, окончательно обрел завершенные очертания: восемнадцать передач продолжительностью каждая от 45 минут до 1 часа 40 минут. Общее эфирное время звучания цикла составило более суток. С благодарностью и признательностью отмечаю доброжелательность, терпение и высокий профессионализм музыкального редактора Елены Александровны Федоровой, звукорежиссеров Натальи Николаевны Яковлевой и Валерия Андреевича Кузьмищева, звукооператоров Любови Ильиничны и Александра Александровича Туханиных. Их объединенные усилия в значительной степени способствовали созданию цикла, записи которого хранились в фондах новосибирского радио.
     Эти радиопередачи и стали основой настоящей публикации. Некоторые из них были показаны Ирине Антоновне Шостакович, с которой я поделился планом создания музыкально-исторического очерка (так, с известной долей условности, можно определить жанровую принадлежность книги). Замысел этот был встречен нейтрально; да и то, если рассудить здраво, какие основания для восторгов может вызвать сочинение провинциала-дилетанта и его внезапное появление в столице?
     Лишь один раз, в январе 1966 г. на новосибирской премьере Тринадцатой симфонии, мне довелось увидеть Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. Поэтому понятно, что приведенные в книге факты из его жизни, порою мало известные широкой публике, почерпнуты из обширной мемуарной литературы. Стремясь к максимальной фактологической достоверности, я сопоставлял несколько точек зрения на одно и то же событие. На страницах книги действует множество исторических лиц, появляются строчки великих стихотворений «неугасимого созвездия» поэтов, свидетельства близких и друзей композитора, фрагменты его писем. Все это помогает более точному воссозданию внешней атмосферы происходящих событий.
     Особо следует оговорить использование книги С. М. Волкова «Testimony» («Свидетельство»). Подлинность содержащихся там воспоминаний Шостаковича оспаривается его родными и близкими (подробнее об этом в гл. 18).
Но вот авторитетное мнение М. Д. Сабининой, одной из первых ознакомившейся с книгой: «Многие фразы, эпизоды принадлежат ему, и только ему».
     Такое же мнение сложилось и у меня после прочтения «Testimony» в оригинале. Поэтому, не прибегая к «язвительным, злым, уничтожительным характеристикам, гадким деталям» (слова М. Д. Сабининой), я привожу ряд высказываний Шостаковича без дополнительных оговорок типа «если сведения, приведенные в „Testimony“, достоверны, то…» в собственном обратном переводе с английского.
     Книга была подготовлена к публикации к 90-летию со дня рождения композитора. Последующие годы прошли в раздумьях о необходимости и возможности ее издания. Я не счел нужным что-либо менять. Заново написана лишь заключительная глава. Несмотря на наличие десятков монографий и тысяч статей о Шостаковиче, считаю возможным добавить еще одну, и вовсе не как вклад в профессиональное «шостаковичеведение», а как отражение собственных впечатлений от его великой музыки. Это мнение не изменилось и после выхода в свет книги С. Волкова «Шостакович и Сталин». Как сказал однажды мой однофамилец, дилетант, интересующийся Средневековьем: «Я пишу не ради того, чтобы наставлять или поучать, а чтобы поделиться со всеми тем, что люблю».
      Предвижу реплики: «Опять политика…» Нет господа, это – не политика. Это – жизнь, которая была у нас в ту смутную эпоху.
     Впрочем, похоже, что других эпох Россия никогда не знала…

     Когда рукопись уже готовилась к изданию, волею судеб о ней узнал известнейший московский художник Юрий Злотников, тоже большой поклонник Д. Шостаковича, и предложил свои рисунки – портреты Шостаковича и тех людей, с которыми сводила его жизнь – так или иначе. 
    Я безмерно благодарен ему за это.


    
« назад, в читальный зал