Глава II
Моя первая сигара
Я научился курить в трехстах милях к северу от своего
номера в Гостинице. Пожалуй, с уверенностью могу сказать, что никто ранее не
начинал курить в подобных обстоятельствах.
В то время я учился в школе и жил у своего взрослого брата. Окружающие по
ошибке считали меня его сыном. «Как там Ваш отец?» – интересовались они. И
недоверчиво хмурились, узнав правду. Даже сейчас я выгляжу настолько молодо,
что люди, знавшие меня мальчиком, считают меня моим младшим братом. Позже я
расскажу об одной такой ошибке, а сейчас хочу вспомнить
вечер, когда родилась старшая дочь моего брата. Самый
мучительный вечер, который довелось пережить нам c
ним вместе. Насколько я знаю, роды были внезапными. Я очень переживал
за брата и за себя тоже.
Мы сидели в кабинете: он в кресле, пододвинув его
поближе к огню, я – на диване. Не могу вспомнить, когда у меня возникло
подозрение, что что-то не так. Мало-помалу это чувство пришло ко мне. Мне
было очень неуютно, хотя я не показывал вида. Я слышал, как люди ходили
вверх-вниз по лестнице, но это не вызывало во мне подозрений. Довольно рано
в тот вечер я почувствовал, что брат о чем-то задумался. Обычно, когда мы
оставались вместе, он зевал или барабанил пальцами по ручкам кресла, делая
вид, что ему хорошо и удобно. Или я говорил, что в комнате душно, или
притворялся беспечным, играя с собакой. Потом один из нас поднимался со
словами, что забыл свою книгу в столовой, и выходил за ней, стараясь не
возвращаться в комнату, пока другой не уйдет. Таким хитроумным способом мы
избегали друг друга.
Однако тогда он не воспользовался ни одним обычным
способом. Несколько раз я поднимался к себе в спальню и пытался услышать
хоть что-то сквозь стену, но так ничего и не услышал. Потом кто-то запретил
мне подниматься наверх, и я вернулся обратно в кабинет с ощущением, что все
очень плохо. Брат все еще сидел в кресле, и я снова опустился на диван. Я
видел, как время от времени он посматривает на меня поверх своей трубки,
пытаясь понять, известно ли мне что-нибудь. Не думаю, что я любил брата
когда-либо сильнее, чем в тот вечер. Я хотел, чтобы он знал: что бы ни
случилось, это не приведет к ссоре между нами. Но происходящее наверху было
слишком деликатным делом, чтобы его обсуждать. Все, что я мог сделать, это
попытаться отвлечь его от тягостных мыслей разговором о политике. Мой брат
был эрудитом, удивительным знатоком фактов. Я думаю, что он не прочитал ни
одной книги, от азбуки до томика стихов, без того чтобы не поймать автора на
какой-нибудь ошибке. Он читал книги с этой целью. Обычно я избегал спорить с
ним, потому что он огорчался, если я оказывался прав, и сильно волновался,
если я был не прав. Поэтому было довольно опасно заводить разговор о
политике, но я надеялся, что обстоятельства позволяют сделать это. К моему
удивлению, он отвечал мне невпопад, иногда останавливаясь на середине фразы
и, похоже, к чему-то прислушиваясь. Я попытался перевести разговор на
историю, упомянув 1822 год как год битвы при Ватерлоо, для того чтобы дать
ему возможность проявить себя. Он пропустил мое замечание мимо ушей. Потом
наступила тишина. Мой брат поднялся из кресла, видимо, собираясь выйти из
комнаты, но потом сел обратно, решив, что так будет лучше. Так он проделал
несколько раз, при этом пристально на меня поглядывая. Чтобы облегчить его
участь, я взял в руки книгу и сделал вид, что полностью поглощен чтением.
Этим я дал брату понять, что он, если хочет, может выйти из комнаты
незамеченным. Наконец он подпрыгнул, бросил на меня дерзкий взгляд, словно
сказав, что это его дом и он может идти куда захочет, и, тяжело ступая,
вышел из комнаты. Как только он вышел, я отложил книгу. Теперь я находился в
нервном возбуждении, хотя внешне выглядел довольно спокойным. Когда брат
поднимался по лестнице, я посмотрел на него и заметил, что он снял свои
туфли и оставил их на нижней ступеньке. Вся его заносчивость испарилась в
этот момент.
Когда через недолгое время брат вернулся, я читал
книгу. Он зажег свою трубку и тоже притворился, что читает. Я никогда не
забуду, что я читал «Анну Джадж, старую деву», а мой брат – томик «Блэквуд».
Каждые пять минут он вынимал трубку изо рта, а книга без внимания лежала на
его колене, пока он сидел уставившись в огонь. Потом он выходил минут на
пять и возвращался снова. Я почувствовал, что уже поздно и мне лучше пойти к
себе в спальню и запереться там. Однако это было бы слишком эгоистично, и мы
остались сидеть с вызывающим выражением на лицах. Наконец кто-то постучал в
дверь, и мой брат буквально выпрыгнул из кресла. Я услышал голоса нескольких
людей, а потом еще один. Громкий младенческий крик.
Когда я пришел в себя, первой моей мыслью было: «Они
попросят меня подержать это». Потом с замиранием сердца я подумал:
вдруг они захотят назвать ребенка в мою честь? Конечно, это была эгоистичная
мысль, но я был в трудном положении. Главный вопрос был: «Что же мне
делать-то?» Я сказал себе, что мой брат может вернуться в любой момент.
После этого все мои мысли закрутились вокруг того, что я скажу ему.
Пришедшая в голову идея, что я должен поздравить его, показалась мне слишком
грубой. Мысли мои еще не улеглись, как я услышал, что брат спускается вниз.
Он смеялся и подшучивал, вел себя, учитывая обстоятельства, несколько
легкомысленно. Когда его рука коснулась двери, я уставился в книгу и
принялся читать настолько усердно, насколько мог. Войдя в комнату с важным
видом, мой брат постоял немного у двери. Но вся его важность покинула его,
как только он посмотрел на меня. Я полагаю, что он спустился вниз рассказать
мне и теперь не знает, как начать. Он беспокойно ходил по комнате взад и
вперед, глядя на меня, когда шел в одну сторону, а я смотрел на него, когда
он шел в другую. Наконец он снова уселся в свое кресло и взял в руки книгу.
Курить он не стал. Наступила ужасная тишина. Не было слышно ни звука, только
иногда угли падали сквозь решетку. Я думаю, это продолжалось около двадцати
минут. Потом он закрыл свою книгу и бросил ее на стол. Я понял, что игра
окончена, и тоже закрыл «Анну Джадж». Мой брат с показной веселостью сказал:
«Молодой человек, знаете ли Вы, что стали дядей?» Потом снова наступила
тишина, в которой я пытался придумать подходящий ответ. Через некоторое
время я слабым голосом спросил: «Мальчик или девочка?». Он ответил:
«Девочка». Я снова задумался, а потом словно вспомнил что-то. «Они обе
чувствуют себя хорошо?» – прошептал я. «Да», – сказал он сурово.
Я почувствовал, что нечто прекрасное ожидает меня, но я не мог вскочить и
пожать ему руку.
Я стал дядей. Протянув руку к хьюмидору, я решительно
закурил свою первую сигару.
« назад, в читальный зал