Предисловие
ПРОБЛЕМА УРБАНИЗМА В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Интерес к городу как к историко-культурному явлению нашел свое выражение и в художественной литературе. Может быть, именно в ней урбанизм в начале своего развития сказался еще ярче, чем в науке.
Выдвигая в этом труде вопрос об урбанической проблематике, я останавливаюсь преимущественно на следующих проблемах.
1. Трактовка города как особой исторической индивидуальности.
2. Отображение городских ландшафтов (широко развернутых панорам города, его улиц, его домов) как частей единого целого, определившего монументальный облик города.
3. Методы ознакомления писателя с городом и его творческая лаборатория.
4. Власть города над сознанием и поступками персонажей урбанической художественной литературы.
5. Осмысление исторического пути города.
Все эти проблемы будут здесь поставлены на материале образа Петербурга, созданного Достоевским. Однако для того, чтобы выяснить особенности этого образа, чрезвычайно сложного, необходимо ознакомиться с теми литературными традициями, которые сложились у нас и на Западе и подготовили основу для создания Достоевским своего образа нашего великого города. Ввиду этого, мой труд распадается на две части. В первой – я прослеживаю литературные традиции у нас и на Западе. Вторая часть целиком посвящена Петербургу Достоевского.
Нужно отличать литературную традицию художественного образа от традиций его изучения литературоведами.
Проблема изучения образа города в творчестве какого-либо писателя еще не получила должного места в литературоведении. Здесь нет еще установившихся традиций. Между тем, город как особая тема имеет все права занять свое место в проблематике литературоведения. У многих писателей, как русских, так и зарубежных, город иногда выступает как sui generis герой романа. Достаточно назвать «Париж» и «Рим» Э.Золя, «Мертвый Брюгге» Роденбаха, «Петербург» Андрея Белого. Поэты еще чаще избирали своей основной темой – песнь о городе. Городу посвящались не только отдельные стихотворения, но и целые поэмы. Ограничимся здесь указанием на «Петербургскую повесть» Пушкина о «Медном всаднике».
Литературоведы могут выделить целую область художественного творчества: урбаническую литературу – в которой «героем» является город. Это, конечно, не означает, что к урбанической литературе могут быть отнесены только те произведения, в которых город – основной герой повествования. Тема города может быть одним из компонентов других тем, определяющих содержание повествования. Как мы увидим, в романах Бальзака, а позднее в романах Э. Золя, Париж не только место действия, не только пассивный фон для лиц и событий, но та персонифицированная сила, которая определяет как характер действующих лиц, так и ход событий, мало того, Париж сам является как бы живым существом.
То же самое можно сказать о городе в «Медном всаднике» Пушкина, «Невском проспекте» Гоголя, в «Сказке для детей» Лермонтова и, в особенности, о Петербурге Достоевского.
Интерес к урбанической проблеме
у литературоведов – явление недавнего времени. Из-за невозможности
в настоящих условиях ознакомиться с новейшими зарубежными исследованиями,
придется ограничиться лишь указанием на несколько работ. Прежде всего, нужно
отметить главу из книги Ампера «La Grèce, Rome et Dante» (Paris, 1850). Эта
глава носит характерное название: «Portraits de Rome à differents ages». Она
состоит из трех частей: 1) Средневековье, 2) Ренессанс, 3)Новое время. Свой
подход к проблеме Рима Ампер определяет следующим образом: «Рим не такой как
другие города. Его очарование с трудом поддается разгадке и свойственно
только ему одному, и те, кто испытал это очарование, понимают друг друга
с полслова; для других это тайна. Некоторые наивно признаются в том, что не
понимают таинственную прелесть, присущую городу как особой личности.
Большинство же считает, что понимает это обаяние, но истинно посвященные
весьма скоро распознают этих ложных поклонников и только улыбаются, слушая
их, как люди, подлинные ценители живописи или музыки, улыбаются, когда некие
знатоки становятся против света перед картиной, которой любуются, или же
выбивают ложный такт арии, которая их восхищает».
Здесь Ампер дает формулировку того подхода к городу, который был свойствен
урбанической литературе середины прошлого века – город есть особая
индивидуальность, представляющая собою тайну (énigme), которую могут постичь
истинные посвященные, «верные» (véritables fidèles), и которая навсегда
сокрыта для непосвященных, хотя бы и считающих себя «верными».
Индивидуальность города требует к себе глубоко индивидуального подхода.
Только тот, кто действительно способен постигнуть тайну индивидуальности города, может взять на себя труд, по мнению Ампера, дать обзор отражений Рима в сознании сменяющихся поколений. Вместе с тем, этот исследователь утверждает, что все отражения Рима, даже в своей совокупности, не в состоянии дать образ вечного города, вполне ему адекватный. Ампер пишет: «Это не подлинный Рим, который я представляю читателю, это лишь те отблески (reflexes), которые Рим бросил на воображение средних веков и на воображение нового времени».
Каждая эпоха, каждая личность воспринимала Рим по-своему. «В числе тех, кого привлекал по разным причинам к себе этот необыкновенный город, были и варвары, и святые, паломники без имени и прославленные поэты, философы и художники; каждый по-своему воспринимал и истолковывал Рим. Сопоставление этих точек зрения, столь различных, может оказаться интересным и поучительным».
И Ампер приглашает пройтись с ним по этой собранной им «портретной галерее» и сопоставить ее с подлинным Римом. Его вечная красота будет отражена с разных точек зрения. Рим заслужил это. «Он достоин того, чтобы были собраны картины, написанные рукою столетий, и чтобы они были прикреплены к портику храма, который достроят другие».
Ампер сознает, что в его исследовании есть пропуски и лакуны. В задачу этого труда не входило собрать все, что было сказано о Риме. Для решения такой задачи не хватит и одной жизни. Ампер ставил себе более скромную задачу: не пропустить ни один тип этих отражений Рима. Начатый храм с портретной галереей вечного города не был достроен. Дело, предпринятое почти сто лет тому назад Ампером, почти не имело продолжателей. Лишь в 20-х и 30-х годах нашего века стали один за другим появляться труды, посвященные таким портретам гóрода и, как редкие исключения, целым портретным галереям.
Этот разгоревшийся интерес к городам нужно поставить в связь с потрясениями, вызванными Первой мировой войной, которая оказалась лишь репетицией к той ужасающей мировой войне, которую в наши дни зажег воинствующий германизм.
Можно с уверенностью сказать, что с наступлением эпохи мира, когда человечество вернется к восстановлению всего, что разрушено величайшей катастрофой, которую знает история – интерес к родным городам, истерзанным и разрушенным, да не только к ним, а ко всему уцелевшему после сокрушительного смерча, пронесшегося по нашей планете, пробудится с новой силой. А вместе с этим расцветет и интерес к «портретам» городов, по которым легче будет проникнуть в их существо, понять их «душу».
Еще в 1919 году я приступил к работе над образами Петербурга, преломленными в творчестве наших классиков. В те годы Петроград был сотрясаем гражданской войной. Блокада душила нашу великую страну. Это были суровые годы, когда город – «Петра творенье» – переживал время своего distructio перед новым рассветом. В своей книге «Душа Петербурга» я пытался дать (в ее первой части «genius loci») свое понимание трагической сущности этого города с всечеловеческой душой. Во второй части – «Образы Петербурга», я сделал опыт раскрытия «судьбы» города по его отражениям в творчестве художников слова, понимая под судьбой – историческое воплощение конкретной индивидуальности, т. е. диалектический путь его раскрытия во времени. Мой обзор начинался с анализа высказываний Ломоносова и заканчивался образами, созданными ранним Маяковским. Через год мною был выпущен труд «Петербург Достоевского» с иллюстрациями М.В.Добужинского (изд. Брокгауз и Ефрон. П., 1923), в котором я развил одну из глав моего первого труда, предпослав ему методологическое введение и развернув тему во второй части труда, уже в экскурсионном плане. В 1924 году была выпущена тем же издательством моя книжка: «Быль и миф Петербурга», в которой я сопоставлял отображение города в «Медном всаднике» Пушкина с реальной обстановкой происхождения Северной столицы. Основная идея труда: миф, созданный нашим поэтом, не искажение исторической действительности, а ее истолкование и сублимация, – переключение в символические образы глубоких исторических процессов. Оба эти труда, в сущности, представляли развитие проблем, вытекающих из идей «Души Петербурга». Через двадцать с лишним лет, предпринимая новый труд на аналогичную тему, я надеюсь, что он, хотя и посвящен прошлому нашего Ленинграда, все же имеет прямое отношение к тем событиям, которые пережил этот великий город в свою беспредельную страду, когда трагическая судьба возвела этот город-герой путем страданий на вершину мировой славы.
* * *
При постановке вопроса о городе нужно установить пределы этого понятия в плане данной работы. Мною ставится задача осветить образ города, исходя из анализа его внешнего облика, того, что в урбанической литературе принято называть монументальным городом. Однако при этом нужно на основе этого анализа дать характеристику города в целом, как своего рода индивидуальности, имеющей свою историю, свой особый склад жизни, оказывающий определенное воздействие на население. Власть места над сознанием и поступками обитателей города отмечена как особая урбаническая проблема, в частности, имеющая большое значение для Достоевского. Это подводит исследователя к проблеме характеристики специфики населения изучаемого города. Здесь неизбежно встретиться с очень большими трудностями. При постановке такой задачи нужно показать, почему данный тип сложился именно в изучаемом городе, нужно показать тот отпечаток, которым обязано данное лицо, данный социальный слой, данная профессия особенностям своего города. Так, некогда Грибоедов, создавая свою Москву, устами Фамусова свидетельствовал:
Возьмите вы от головы до пяток
На всех московских есть особый отпечаток.
Вот этот московский отпечаток и должно показать урбанисту при анализе литературного образа. В связи с характеристикой Москвы нужно уметь вскрыть москвича в Стиве Облонском и петербуржца в А. А. Каренине или же – москвичку в Марье Дмитриевне Ахросимовой и петербурженку в Анне Павловне Шерер. Совершенно так же следует ставить вопрос и о различных психологических аспектах социальных слоев, профессий и т.д. Эта задача, однако, весьма трудна и едва ли где-нибудь разрешена вполне удовлетворительно. Здесь имеется в виду не художественное разрешение этой задачи. Речь идет об умении исследователя-урбаниста вскрыть ее в научном исследовании на основе материала художественной литературы.
Достоевский дает богатый материал для такого рода исследований. Не только отдельные его герои – фигуры специфически петербургские, совершенно не мыслимые в другом городе, как, например, господин Голядкин, а в особенности Раскольников, к которому вполне применимы слова Достоевского о пушкинском Германне: «колоссальное лицо, необычайный, совершенно петербургский тип, – тип из петербургского периода!» Таким образом, сам Достоевский задумывался над сущностью петербургского типа, выражающего собою специфику этого города в ее историческом освещении. Следует допустить, что и в своем творчестве Достоевский разрешал ту же проблему – многие его герои были задуманы как петербургские типы, хотя бы они и были людьми пришлыми, не коренными петербуржцами. Влияние на них Петербурга и выяснялось Достоевским.
Не только познание отдельных личностей ведет к познанию Петербурга, но и отдельных общественных кругов. У Достоевского можно найти прекрасные страницы, дающие материал для изучения Петербурга через различные социальные слои (за исключением пролетариата). Высший свет у него показан, например, в «Идиоте»: вечер у Епанчиных на даче в Павловске. Чиновники – в «Бедных людях», «Двойнике», «Скверном анекдоте», «Слабом сердце» (преимущественно ранних повестях), в «Записках из подполья» и в более поздних романах, например, Мармеладов («Преступление и наказание»), Лебедев («Идиот»). Купцы – в том же романе (семья Рогожина); дельцы и спекулянты – в «Униженных и оскорбленных», в «Идиоте» (Птицын, Тоцкий, Епанчин), в «Преступлении и наказании» (Лужин). Мелкие ремесленники, например, Миколка в «Преступлении и наказании». Достоевский показал и следователя («Преступление и наказание»), и врача («Двойник», «Униженные и оскорбленные», «Преступление и наказание»), и студентов («Преступление и наказание»); квартирных хозяек, содержательниц публичных домов, проституток. Достоевский дает прекрасный материал для характеристики и петербургских немцев в «Униженных и оскорбленных», в «Преступлении и наказании», в «Идиоте», в «Записках из подполья».
Особую тему составляют новые люди. Правда, у Достоевского нельзя найти, за исключением романа «Бесы» – резко противоставленных «отцов» и «детей». Новые люди, обычно, у него показаны в плане борьбы идей вне категорий нового и старого, а в плане борьбы лжи и истины. К этим новым людям в «Преступлении и наказании» нужно отнести как Раскольникова, так и Разумихина, и противоставленных им Лебезятникова и, отчасти, Лужина.
Достоевский касался и темы столь значительной в его личной жизни – темы о тайных кружках («Униженные и оскорбленные», III, 155; «Подросток», VIII, 56, 63). Петербургских нигилистов рисует он в начале романа «Бесы» и в «Идиоте». Все эти темы должны быть освещены как петербургские темы. Задача эта осложняется еще тем, что подавляющее большинство героев Достоевского не коренные петербуржцы, а люди пришлые. В особенности это относится к героям его романов (Раскольников, Свидригайлов, князь Мышкин, Подросток – Долгорукий).
Все эти демографические темы, конечно, относятся к теме «Петербург Достоевского». Однако в этом труде задача будет сужена до тех рамок, которые очерчены выше: демографические темы всецело подчинены основой теме – монументальный облик Петербурга и его историческая идея. Однако мне нередко придется обращаться к психологии персонажей Достоевского, поскольку она иллюстрирует урбаническую идею власти города над сознанием и поступками своих обитателей. Именно этот момент свидетельствует о том, какое значение имеет при изучении какого-либо автора урбаническая проблема. Через познание своеобразия трактовки города каким-либо писателем-урбанистом можно вскрыть многое и в миропонимании, и в приемах работы изучаемого автора. С проблемой города теснейшим образом переплелись другие проблемы, восходящие к самым основам идеологии писателя.
Таким образом, несмотря на то, что в этом исследовании тема города сужена в демографической своей части – она остается, все же, очень широкой, охватывая различные соприкасающиеся с ней проблемы, например – проблему человеческой личности как самоцели.
«Петербург Достоевского» – это целый космос, глубокий и сложный, далеко выходящий за грани реального города, возникшего на «берегах Невы». С другой стороны, это мир, суженный пределами души самого Достоевского, мир, ни в какой мере не адекватный северной столице – былой Российской империи. Это несовпадение образа Петербурга, созданного Достоевским, несмотря на всю его сложность и глубину, с самим Петербургом понятно. С одной стороны, многогранность великого города не могла найти в Достоевском всестороннего отражения. «Дух» писателя был «глух и нем» в отношении целого ряда сторон как облика Петербурга, так и наполнявшей его жизни. С другой стороны, и сам реальный город не отвечал на все запросы мятущегося духа Достоевского, и писатель расширял его содержание, привнося в него недостающие черты из богатств своего душевного мира, создавая этим свой «воображаемый портрет» Петербурга. Мое исследование представляет собой опыт построения этого воображаемого портрета на основе всех фрагментов его, рассеянных по страницам величайшего гения нашей художественной литературы.
Для разрешения поставленной задачи нужно: 1)Выделить в образе Петербурга Достоевского те черты, которые присущи всякому «большому городу» эпохи капитализма. 2)Вскрыть особенности самого Петербурга – города с неповторимым обликом и небывалой судьбой. 3) На основе анализа творчества Достоевского в целом – установить, что же привнесено писателем из глубин своей души в созданный им особый мир – «Петербург Достоевского».
Поставленные здесь задачи можно разрешить только на основе анализа урбанических литературных традиций. Необходимо охарактеризовать преломление в художественной литературе Запада – образа большого города. С другой стороны, нужно определить место «Петербурга Достоевского» в эволюции образа этого города в русской художественной литературе. То и другое даст возможность вскрыть литературный генезис «воображаемого портрета», созданного Достоевским.
Вспомним суждение Ампера: «Каждый
по-своему воспринимал и истолковывал Рим. Сопоставление этих точек зрения,
столь различных, может оказаться интересным и поучительным».
Как же целесообразнее провести это сопоставление? Здесь есть две
возможности. Во-первых – разложить проблему Петербурга Достоевского на ряд
отдельных проблем и каждую из них проработать на основе сопоставления
с разрешением данной проблемы другими авторами (русскими и зарубежными).
Так, например, панораму Петербурга Достоевского можно сопоставить
с панорамами этого города, запечатленными его предшественниками,
и с панорамами других городов, описанных теми авторами, которые имели
большое значение для нашего писателя (Диккенсом, Бальзаком). При этом методе
каждая проблема будет освещена наиболее рельефно.
Вторая возможность – сопоставление провести не на основе отдельных проблем, а на основе характеристики образов городов в целом у различных авторов. Мне представляется этот второй метод более плодотворным, и вот почему. Образ города, созданный выдающимся художником, очень органичен, все его элементы вытекают из существа целого. При первом способе сопоставления по отдельным проблемам целостный образ будет раздроблен. Однако в интересах сопоставления в виде исключения, стараясь по возможности избежать повторений, я пользовался и первым методом.
Этот выбор обусловлен основным моим тезисом: образ города в виду крайней его сложности определяется всем миросозерцанием создавшего его художника. При сопоставлении будет обнаружено много общего между Петербургом Достоевского, Лондоном Диккенса и Парижем Бальзака. Иногда можно привести примеры непосредственного влияния двух гениев Запада на русского гения. Но не в плане выяснения литературных заимствований задуман этот труд. Не в них существо вопроса. Избранный мною метод сопоставления целостных образов городов – этих урбанических портретов, созданных великими художниками, даст возможность показать, что любой образ Петербурга, любая петербургская тема, хотя бы она совпадала с темами других авторов, органически обусловлена всем подходом Достоевского к проблеме Петербурга и, в этом смысле, не нуждается ни в каких литературных заимствованиях. Весь материал, собранный Достоевским, так переплавлен в его душе, что все созданное его гением приобрело самодовлеющее значение.
В заключение следует сделать еще одно замечание. При изучении Петербурга Достоевского естественно возникает вопрос: как менялись урбанические образы на разных этапах творческого пути писателя? Сохранялось ли, в основном, то отношение к Петербургу, которое наметилось в «Бедных людях», до конца жизни автора «Братьев Карамазовых»? При разборе отдельных тем я постараюсь показать, насколько прочно сохранялось у Достоевского отношение к Петербургу, сложившееся еще в 40-х годах. Изменения же, которые имели место в отдельных случаях, будут отмечены в соответствующих главах.