I
– Вот, господа, получили вы ваши дипломы, начинаете теперь самостоятельную
жизнь, – начал пожилой инженер. – Желаю вам успеха и удачи; жаль только, что
не на родной стороне. Заметьте, удача играет в жизни человека огромную роль.
У нас в деревне была поговорка: «Идет линия – играет и дудка глиняная, линия
не пойдет – и кларнет не запоет!» Я бы еще добавил: когда счастье или
фортуна повернутся к вам, не зевайте, хватайте ее, держите. Пропустите
случай – все пропадет!
Двадцать шесть лет назад – вы оба тогда и на свет не родились – начинал и я
свою карьеру, как вы теперь, но в условиях, пожалуй, много потруднее.
Почему? Да вот: вы вышли из школы, все для вас приготовлено, назначенья
получены, все ясно; остается лишь работать да пользоваться молодостью и
жизнью. Мы же, штатские инженеры, начинали в России в условиях много худших:
в Технологический институт поступить было труднее, чем даже в ваш
Политехнический, и ученье длилось дольше: пять-шесть лет высшей школы. А
кончишь – и очутишься на улице, без места, без занятий! Об этом, правда, мы
не думали, пока учились. Казалось: диплом получу – посыплются «и чины, и
ордена, и деревни с вотчинами», как у Островского, останется жить да Бога
благодарить.
Разочарования начались тотчас же. Получил я в 1909 г. диплом инженера первой
степени, нашил себе чин с тремя звездочками и полоской на погонах (что
соответствовало капитану в военной службе) и, не теряя ни минуты, бросился
искать места, думая, что теперь я устроюсь сразу, покачу, как на роликах!
И посыпались сюрпризы, один другого неприятнее! Куда ни придешь – отказ: ни
работы, ни вакансии, а то просто не принимают.
Оказалось, что Россия «переживала тяжелый кризис». На самом деле, кризис был
скорее искусственный: после несчастной русско-японской войны и революционных
беспорядков 1905 года, правительство решило восстановить свою финансовую
систему и во что бы то ни стало поддержать золотой курс рубля. Сжали для
этого все расходы, уменьшили заказы по железным дорогам, на оборону, на
флот; стали копить деньги, чтобы восстановить золотой запас и отразить атаки
заграничных рынков, старавшихся обесценить рубль. Полезно ли было для
России, нужно ли было нам молиться на рубль, этого я не знаю, но для меня и
для всех моих товарищей, только что получивших дипломы из рук директора
института, результат был налицо: мы все только зря трепали подметки, обивали
пороги заводов, управлений, контор – найти ничего не могли.
Не хочется даже вспоминать о такой обиде: просить работы или службы и
встречать захлопнутую дверь или грубый ответ швейцара: «не приказано
пускать – вакансий нет!» Мое положение, казалось, было несколько лучше, чем
остальных товарищей по институту и по несчастью: два года во время
забастовок я проработал на постройке Астраханской дороги, – от должности
старшего рабочего дошел до дистанционного техника, имел строительный опыт и,
действительно, мог быть полезен на какой-нибудь новой постройке, но беда
была в том, что новых построек-то не было! Работы по проектирующимся
железнодорожным линиям и шоссейным дорогам отложены были на неопределенный
срок, все было сокращено до нуля. На ближайшие два-три года ничего не
предполагалось даже начинать – одни изыскания; если и составлялись еще
кое-какие проекты, то реализация их откладывалась до лучших времен.
Было одно лишь исключение: началась постройка Амурской железной дороги,
длиной 2.300 километров, имевшая чрезвычайное стратегическое значение на
случай новых осложнений с Японией1. Петербург ожидал этих осложнений, может
быть, и сам собирался их вызвать, чтобы рассчитаться за неудачную прошлую
войну…
Первой моей попыткой найти работу и было посещение контор и представительств
этого большого предприятия. Но там все места давно были заняты, на всех
почти входных дверях висели объявления разной величины и цвета, но
содержания того же: «вакансий нет».
Походил я три дня, неделю, две, – ничего! Куда ни придешь, к кому ни сунешся,
забывши стыд, – два-три товарища уже сидят в приемной, ожидают у моря
погоды, или выходят обратно, повеся носы.
Разговариваю с одним вновь испеченным инженером, с другим, – все
разочарованы и тот же вопрос на уме: стоило ли учиться так много и долго,
чтобы в конце концов остаться на улице, не имея возможности приложить свои
силы, желание работать, да и кое-какие познания? Некоторые решали сдаться,
спешили записаться на вакансию учителя математики, физики в средних учебных
заведениях. Другие уходили в земство, в офицерские школы, отказавшись от
техники и своей специальности, хватались за что попало, лишь бы жить да
кормиться.
Что было мне делать? Сдаваться, бежать записываться на должность учителя
гимназии, куда-нибудь в земство? Нет, думаю, надо еще побороться!
Помогла мне, представьте себе, женщина, молоденькая и притом хорошенькая.
Замечу, кстати, и карьерой своей я обязан женщине, но та за меня не
хлопотала, а была существом вредным, и я раздавил, растоптал ее без всякой
жалости; это и поставило меня сразу на дорогу. Испанцы говорят: «Если хочешь
провести день счастливо, начни его, раздавив гадюку». Я и последовал, сам
того не зная, указанию этой народной мудрости и, начиная мою деловую жизнь,
раздавил змею.
Счастье ко мне и повернулось, а как повернулось, я за него ухватился крепко
и сначала пошел вперед шибко; в два года обогнал лет на десять своих
товарищей по министерству и институту. Не было мне и тридцати лет, как я
чуть не стал генералом, не военным, понятно, а нашим, инженерным. Да
сорвалось! И погубил меня, представьте себе, кто? Королевский тигр! Шучу?
Нет, совершенная правда: не сам тигр, понятно, он мог бы загрызть меня, а не
мою карьеру – а то, что я не понял души охотника, не оценил влияния страсти
на человека…
В
жизни, господа, часто случается, что самый умный человек под влиянием
какой-нибудь слабости, игры или охоты, перестает мыслить и действовать как
здравое существо. Женщины, азартная игра, вино, охота меняют человека так,
что потом ему, наверное, и самому стыдно за свои поступки, если он еще
способен в них разбираться. Впрочем, чего можно ожидать от игрока, от
страстного охотника или от пьяницы? Для меня все они принадлежат к одной
категории – людей не вполне нормальных. Об этом, об охоте на тигра и о конце
моей карьеры в Сибири я вам потом расскажу, – это уже конец моего пребывания
на Востоке, – а сейчас возвращусь к началу моей там службы.
Как помогла мне одна хорошенькая женщина? А вот как. Иду я раз по
Невскому, – четыре недели проходил в поисках службы, ничего не нашел, стал
терять последнюю надежду куда-нибудь пристроиться, хоть в деревню к отцу
возвращайся! Встречаю на Невском премилую эстонку, родственницу брата по
жене.
– Устроились? – спрашивает.
– Нет, ничего найти не могу.
Она покачала головой:
– Стоило же учиться!
– Если бы знал, понятно, не стал бы!
– Пойдемте к нам обедать, с Сигизмундом поговорим.
Сигизмунд – ее муж, поляк, инженер. Одного института со мной, но лет на
двадцать старше, служил в министерстве.
Рассказываю я за обедом мои неудачные похождения: она наседает на мужа, нет
ли чего в министерстве или где-нибудь в правлениях, – он ведь со всеми
знаком.
– Ничего нет, – раздражается пан, – вы же знаете наше правительство. Удалось
опять занять денег во Франции; все, кому хотелось, получили почетные
легионы, заплатили сотни миллионов комиссий парижским банкирам и газетам и
опочили на лаврах, на Ривьеру поехали отдыхать от трудов праведных. А
занимая деньги, подписали ряд обязательств: тарифов таможенных не повышать,
самим ничего не строить, не производить, все готовое за границей покупать.
Чего же вы еще хотите? Нашим сахаром немцы свиней откармливают, а у нас
народ чай вприглядку да в прилизку пьет; строить автомобили да моторы – не
смей и думать, добывать алюминий – тоже, пшеницу во Францию по восемьдесят
копеек за пуд вывозим (Дрейфус дороже не платит), а самим нам она рубль
двадцать стоит.
– Сурович устроился же на Амурскую дорогу, а он еще и поляк! Почему же Вася
не может?
– Сурович – приятель с начальником работ; тот его и взял. К тому же у
Суровича строительная практика, а твой Вася ничего кроме автомобилей не
знает. А кому они нужны?
– Я два года на постройке Астраханской дороги проработал, – возражаю я.
– Попроси Суровича поговорить с начальником, может быть что-нибудь и выйдет.
Ухватилась за Суровича, не отстает. Заставила мужа искать. В «Огинско
Польскэ» (польский клуб на Троицкой улице) нашли мы молодого красивого пана
в щегольском форменном сюртуке, самодовольного, с холодными умными глазами.
Он выслушал нас, но несколько раз повторил, что вакансий совершенно нет, не
предвидится и на будущий год, а если бы случайно какая и нашлась, то
записаны уже сотни кандидатов.
– Где вы раньше работали? – спросил он наконец.
Сигизмунд вдруг рассказал, что я три года занимался автомобилями и считаюсь
одним из лучших специалистов в Петербурге. Спешу перебить, понимая, что для
постройки железной дороги автомобили не нужны, и опять указываю на свою
службу на Астраханской железной дороге. Сурович призадумался:
– Вы действительно знаете автомобили?
– Знаю, но моя специальность – постройка дорог.
– Специалистов по постройке у нас сколько угодно: их не надо. А раз вы
знаете автомобильное дело, то я переговорю с генералом; недавно он этим
вопросом почему-то интересовался.
Распрощались; надежды никакой – ни у меня, ни у Сигизмунда. На следующий
день, однако, рано утром горничная от моей знакомой эстонки с запиской:
«Быть в Серапинской гостинице у начальника Амурской дороги в восемь часов
утра». Вскочил, оделся, бегу. Без пяти восемь – там. Швейцар не пускает,
показывает на объявление. Я смело вперед: «Меня генерал сам вызвал». Швейцар
не поверил, но пропустил. В первом этаже докладывают обо мне, ведут в пятый
номер: салон и рядом, видно, спальня. Мебель Александровской эпохи, красного
дерева, обита бархатом цвета бордо. Выходит господин в домашнем пиджаке и
очках, полноват, роста небольшого, вид так себе, но ясно, что он и есть
генерал.
– Вы инженер такой-то!
– Так точно, я.
– Сурович сказал мне, что вы знаете автомобили. Откуда?
Объясняю, стараясь переехать на Астраханскую дорогу. Но генерал сейчас же
прерывает: – Этого мне не нужно, а покажите ваши удостоверения по
автомобилям.
– Удостоверения? Я сам их другим писал! Я был хозяином гаража.
– Да?..
Понимаю – не доверяет… И вижу на столе телефонную книжку.
– Вот, посмотрите в справочнике прошлого года: «Центральный гараж»
такого-то. А вот и фотография моя на автомобильной гонке (фотография была
случайно у меня в кармане).
Генерал посмотрел внимательно:
– Это вы?
– Я самый.
– В этом гараже я брал неоднократно автомобиль для поездок.
– Гумбера или Бразье? Вы у меня и брали.
– Раз так, то я принимаю вас младшим инженером по механическому отделу.
Вакансия эта задержана была для другого, но он не знает автомобилей, а мне
требуется специалист. Вам подходит? Обратитесь тогда от меня в бюро,
оформите ваше поступление и через три дня поезжайте в Благовещенск. На три
года, и никаких отпусков. Можете выехать через три дня?
– Хоть через три часа!
– Тогда все в порядке. Я предупрежу бюро о вашем приеме. До свидания, до
Благовещенска.
Я был на месте, на работе! Не на той, правда, на которую метил, а на той, от
которой недавно еще, казалось, навсегда отошел, разочаровавшись в
автомобилях. Зато – на три года и на условиях, вероятно, неплохих. А дальше?
Там видно будет!