***
По крыше дождь как
снотворное.
с утра небосвод – голубой.
Проснуться в деревне здорово,
особенно рядом с тобой.
Мой дом из сухого дерева.
Он молод, ему двадцать лет.
Он думает, что ты стерва,
а я улыбаюсь: «Нет».
Ты просто – райская птица,
ты в доме, как в клетке, живешь.
Он только тебя боится,
он думает: подожжешь.
Печалится, что из дерева
и жил-то лишь двадцать лет,
и думает, что ты – стерва,
а я улыбаюсь: «Нет».
Жалуется соседям,
что тянешь меня в города,
боится, что мы уедем,
и я улыбаюсь: «Да!»
***
Мой телефон молчит который
день.
Чисты листы разложенной бумаги,
в мозгу всепроникающая лень,
и нет в душе ни силы, ни отваги.
Я сплю без снов,
размеренно дышу,
не тяготят приглаженные мысли,
не тянется рука к карандашу:
да что расскажет низменность о выси?
Что происходит, что меня
гнетет?
Как сыр в шкафу
мне мыши душу сгрызли?
Или во мне, ворочаясь, живет
медведь громадный,
но бездушный – гризли?
Он заставляет топать на
друзей
и есть животных умерщвленных мясо,
и жаждущую нежности моей
угрюмо вдавливать
в тугой живот матраца.
Будь проклят,
мой медведь внутри меня!
Ленивых мыслей сыр сгрызите, мыши!
Зажгу я свечи посредине дня,
заговорю – быть может, кто услышит.
И скажет мне: не мучься,
все пройдет,
застой души кончается когда-то.
А гризли, что внутри тебя живет,
уйдет: медведь не трогает собрата…
***
Я в палате больничной, как
в камере
По периметру восемь шагов.
Все сюжеты судьбы моей замерли,
кроме, разве что, одного.
Мир больничный и
заокошечный –
мир свободный и мир в тюрьме.
Возле сердца сосудик крошечный
стал бедою внезапно мне.
И я думаю: это не часть ли
наказанья за жизни накал?
Я так часто был пьян и счастлив,
что, наверное, перебрал.
И теперь, как бросок
монеты:
то ли выживешь, то ли нет.
Но зато – суеты здесь нету
и проём пропускает свет.
Там, за рамой, листвою
августа
зеленеет весёлый лес,
***
Как жаль, что у меня
сороки нету
Как заключённый, я лишён вестей.
А то бы обо всём,
что знать хочу на свете,
она мне приносила на хвосте.
К примеру,
что там чувствует подружка,
когда не я с ней, а совсем другой,
как пиво пьётся из огромной кружки,
подаренной когда-то другу мной.
И как и с кем друзья мои
проводят
часы, которые они дарили мне.
С кем сиротливо поезда мои уходят
в любимые места в моей стране.
Я ожил бы!
Пусть новости, пусть сплетни!
Хотя бы в мыслях мог бы много сметь.
Иначе, угасая, незаметно
от любопытства можно умереть.
И вот лежу, и жду своей
сороки.
Что стоит появиться ей в окне
и рассказать, как было б ни жестоко,
о будущем, что недоступно мне?
***
Не происходит ничего.
что жизнь из колеи уводит.
И это так удобно вроде,
но стоит ли оно всего?
Когда колючее ненастье
в квартиры гонит со двора,
мы думаем: «придет жара», –
как будто бы: «наступит счастье».
Как будто чувствовать его
тепло пришедшее поможет . . .
Я, как и все, стремился тоже
счастливым быть от ничего.
Как непривычно быть никем,
хотя бы только на минуту.
О сотвори, Господь мой, смуту
во мне, означенном совсем.
И я уйду из колеи.
Скорей всего, уйду на муку,
не зная, подадут ли руку
друзья и недруги мои.