ПАЛОМНИЧЕСТВО
Божьи дети привереды,
их народу – много:
множатся, множа беды,
а Господь – обнищал.
Попрошу-ка для похода
у радетеля Бога
сорок… нет, четыре года
сверх того, что на роду обещал.
И тогда на прощание
для своих и с кем дружен.
я устрою, как водится, ужин
незатейливый, с вином,
удержусь от обещания
обернуться к сроку –
много ли в обетах проку,
да и суть в ином.
Я священослужителю
заказал бы обряд, но
моей вере нет обители –
только мировой чертог.
Уповая на Боженьку,
что вернусь обратно,
закажу сапожнику
две-три пары сапог.
Жест прощальный сделаю,
попрошу портного
воздержаться от спиртного,
глаз и руку поберечь,
платье женщине сшить: белое –
в ожиданье с любовью,
или черное – на долю вдовью,
все инакие – не для встреч.
И тогда
году на четвертом
я вернусь восвояси,
а живым или мертвым –
как у Господа окажусь в чести.
Встреча, ежели оба дышат,
к третьей лепится ипостаси:
замирают в объятиях и слышат,
как другое сердце частит.
К
пустякам вернусь благоговейным,
в путь отважусь пуститься если
и в своем не останусь кресле
посреди мемориальной трухи
надираться с портным портвейном
(не попутал бес бы до икоты).
Вот попу-то тут не без
работы –
отпускать грехи.
2003
СМЕРТНЫЙ
Заглотана рекой прозрачная кладь –
вот оно дно, а водоем не мелок.
В шевелении тугом угадывается гладь
в явлении броуновском водомерок.
Без неба, без его сини и звезд
где бы увидеть ему вод поверхность!
Безвозмездно Зиждитель его низвел или взвез
из бездны, или чему-то подвергнуть?
Он, воздуха глотнуть спеша,
вон из тьмы выбирается, тужась.
В тоннеле свет ли различает душа,
к тьме ли возвращается – у! ужас!
Хотя ведь призрачен у спиритуса пол –
дитя вечности, анимус или анима,
однодомно – тут немыслим раскол –
и хромосомно не меняемо.
Мир – зеркало.
Жизнесвидетельство в нем узря,
не смеркло б – думает, – не смелькнуло б искрой.
Без очевидца будет зиять зря
чечевичной вылизанной миской.
А сам – разве не зеркало?
Миру свод и себе,
и там просматриваются судьбы морщинки:
в утренней тиши на вод серебре
целомудренный выворот кувшинки.
Недолог чей век, долговечен лишь лоб, –
о! сколок вселенской голограммы, –
рано или, лучше, поздно закономерен гроб,
и ни грана в итоге таком драмы.
Еще этой не нажился допьяна –
кометой обнажилась другая!
Ух! – напоследок выпил вина,
свой дух от повозки отпрягая.
Спирт и эссенция бытия!
Пусть спит или бодрствует в родственных ордах
и в сферах иных, о которых не знаю я, –
шхерах вселенских и фьордах.
Не надо духу ни света, ни тьмы,
ни взгляда, ни слуха – открыты ему воротца.
Из плоти выдыхиваясь междометием «ы!»,
он в улете уже.
Скоро ли обернется?
2004
ОБЛАКО ИЗ КИТАЯ
Хмельной будучи и на
подъем легок,
путешествовал,
тротуар шагу задавал сбивчивую
тему,
потому падал, и когда тело
пестовал
газон даже – не превращал оное
в хризантему.
Ведь умел Тао – персонаж байки
Пу Сун-лина –
цветком в грядку упасть в добром
подпитии,
не зря, значит, имел в предках
Тао Юань-мина –
в прищур пращур в питье ведал
событие.
Лепестки тонкие хризантем в чарке –
не забота:
цветник рядом, там свежо утречком
нынче;
хорошо в полдень семьей выйти
за ворота
и пойти к соснам, а там – кланяйся,
кувшинче!
Ввечеру странник пробрести может
стороною,
но сосед может угостить выпивкой
за беседу:
со своей тенью когда бражничаешь
под луною,
а друзья в дальних краях – радуешься
соседу
и легко примешь дорогим гостем
бродягу.
Раз ценой слову дана совесть,
а не слава,
то шутя кисточку обмакнуть в тушечницу
и бумагу
запятнать легким стихом – дружбы
забава.
Вот и я возрастом, почитай, ровня
с Тао Цянем,
и хочу мастера узнать ближе
и неловко
не боюсь чувствовать себя – вместе
станем
смаковать зелье мое: сносна ли
терновка?
Для такой встречи в Лили ехать
не надо
или снимать с полки стихов древних
переводы –
за окно гляну в рыжину редкую
сада
и пойму сердцем скороту жизни
и природы:
и вино с пригорчью, и горчит воздух,
скитаясь,–
бытия краткого вкус горестно
всеобъемлющ.
Среди туч облачко – голова старца
из Китая:
хорошо свиделись – с такой мыслью
не задремлешь!
Поворот круга времен слышу,
грешный,
дышу небом, и дивлюсь далям
среднерусским:
дав семян смену трава сникла,
лишь прибрежный
кипрей пышно объят пухом
оренбургским.
2004
Machina temporis
На ветру вечности
когда-нибудь выстыну,
не от трудов взмокнув – от суеты;
наконец, праздным стану воистину,
и времена станут пусты.
Поспрошать надо бы тех
из граждан,
кому выдался досуг,
ощутил кто-нибудь, что по-настоящему празден?..
Кусок сладок, да сух!
И сам слыхивал в часы
досужие,
как звенит времени москит.
Моя занятость – мое оружие,
точней, оберег от тоски.
Но в кругу дружеском
когда не пьянствую
и не завожу с женщинами интриг,
во временах вольно, бывает, странствую,
в своих собственных – не из книг.
Машин времени полно на
вокзалах
и долгот жизненных, и широт –
и назад чуточный звук или запах
унести может, и вперед.
Себя скуке, наперед
ожидания
молодым рыская, обрекал.
Не хотел течь в русле мироздания –
ручьем бился о берега.
Поток времени,
данность влачащий
туда, к устью, – необорим.
Теперь многих из друзей все чаще
нахожу в прошлом – пилигрим.
Лишь движок сдаст – и
в былом застряну,
и лишусь будущности страстей,
и в кругу дружеском – там уже – стану
ожидать изгнанных и гостей.
2005
БАЛЛАДА
Брошу свое
подворье –
подзасиделся.
Сперва
двинусь в Средиземноморье –
на острова.
Там где-то крылья Икара
брошены – я подберу,
сделаю к ним лекала,
и – в Бухару,
где на базарах умельцы
вникнут в мою нужду.
Делу нужны будут месяцы –
я подожду.
А когда из ремонта
крылья свои получу,
к водам Эвксинского понта
я полечу.
Там, где скала прибрежная
башней заострена,
там полонянка нежная
заточена.
Тут спикирую круче я
прямо к ее окну.
Сняв, я крыло летучее
ей пристегну.
Слаженным махом двусердью
нашему б овладеть –
пропасть меж волей и смертью
перелететь.
Выстывший мил будет дом нам,
нас повлечет к огню.
Крылья же в месте укромном
я схороню.
Выкрасть чтоб нежную узницу
снова никто не смог,
срочный заказ дам в кузницу –
сделать замок.
2005
ОНОМАСТИКА
Попрошай милостыньку в углу итожит
ему, сирому, все-все равно –
велик лептой ты или ничтожен,
ему главное – было бы дано.
Тобой в жизни что ни содеяно,
сожжено, отнято – подпадает под учет,
и когда строгих дождется судей оно,
вот тогда совестное место припечет.
Ведь Большой Нищий размышляет в уединеньи,
перечтя сумму, брошенную в суму:
времена стоят дленья или же тленья?
И не даст спуску, видно, никому.
Не нищ духом, ты во славу имени
поглощен творчеством – вызовом небесам.
Но столпы имени считай своими не
навек – рухнут, но прежде – ты сам.
Руин имени коснется археознатец,
соберет в кучку – культурой назовет,
вобьет колышки, натянет канатец,
а поэт праздный сочинит новейший завет.
Никто имя твое не расшифрует,
не произнесет правильно, что ни попадя лопоча.
Поймут что ли, как над обломками горюет
твой дух в роли безгласного толмача!
Не могу собственное имя
порой вспомнить – смехота!
Имена многие моими
могли б стать, да не стали.
Торчу словно господствующая
огневой точкой высота,
потому миру немотствующая,
что пока имени не дали.
Отца, Байкова по рождению,
к полевой кухне приписал
полковой писарь – по нерадению
пренебрег промахом пустяковым,
и отца с кухней заедино
по фронтам случай бросал,
на Квантун двинул от Берлина
и к семье вывел Бойковым.
Свое имя разве
могу собственным назвать?
Гляжу в зеркало: безобразье –
лицо старость исчеркала.
Теперь юности друзья
с трудом могут узнать,
хотя свиток бытия
до конца время не исчерпало.
Краев нету непочатых
в толчее злачных мест –
своего имени отпечаток
норовит всякий оставить.
Себе жительствую, а мимо
течет речка Горелый Крест:
земле чужды антропонимы –
обожествлять некого и славить.
Перетрет время вещи
и превратит хлам в антиквариат.
Глядишь, имя не блещет,
что звездой давеча мнилось.
И дельца всякого и владельца
переживет вещь стократ,
как в ином имени о тельце
былом памяти не сохранилось.
Имен собственных нет –
отнять можно все
и сменить обувь, кабинет,
страну, сердце, гениталии.
Когда имени обладатель
небытия ветром унесен,
лишено имя благодати –
пребывать в сущем далее.
Имен ветошь в ономастиконе
приложить не к чему уже,
а ночной неба иконе
пока имени не находится.
Имена образом удивительным
творит Бог, и в падеже
узреть можно родительном,
как одна множественна богородица.
Потому водятся на людских
устах редкостные имена,
их шумер знает и скиф
и могли б знать потомки,
живут духом, вестимо,
и нипочем им времена,
для них время обратимо
того в силу, что не громки.
2004–2005
Н О В Ы Е С Т И Х И
ОСЕННИМИ ДОРОГАМИ
Подвешена авоська созвездий
на гвоздь Полярной звезды
1.
Под плач небес
с древа чувств
листва словес
слетает.
Молчу.
Вьётся дымок
дворницкого костра.
В горле комок
проглотить пора.
В начале игры
молчу в зал.
Сезон открыт
и твои глаза.
Струнино – Москва. 9 – 11 сентября 2009
2.
Порядок утренний,
пасмурновато-серый,
слегка припудренный
вокзальной атмосферой.
Из встречи в проводы -
от жара вдруг продрог,
и мне б ведро воды,
чтоб с головы до ног.
Сказать, спроси меня,
чем бедного огрели?
Быть столь же синими
лишь небесам в апреле!
В ладу с улыбкою
глаза ее синеют,
и встречу зыбкую
теряю вместе с нею.
Новосибирск – Москва. 26 сентября 2009
3.
Пышно рыжая осень.
Облака в синеве.
Опираясь на оси,
катит поезд к Москве.
На сибирских просторах
артефакты редки –
провода на опорах,
иногда городки.
Вдруг пронзительно острое
ощущение слёз –
частокол белых остовов
омертвелых берёз.
Глянуть в давнюю юность –
я спешил на рассвет.
Вот шершавая шумность
рощ, а юности нет.
Ведь, казалось, на диво
те же лучики глаз,
но в морщинке смешливой
чуть не жизнь залегла.
Облака, что летучи
в сентябре-октябре,
превращаются в тучи
Ставь на сердце заплату,
Едем-едем к закату –
это нам по пути.
Новосибирск – Москва. 26 – 27 сентября 2009
4.
Осень – поворот вспять.
Обрывки воспоминаний.
Долго и плохо спать
с лицами – не с именами.
Еще как будто не зима:
бумажный шуршит иней,
чернила дождь для письма
Деревья израсходовали слова
(нечем с ветром браниться),
и умерла трава,
но что-то в корнях хранится,
Завещаны подзвездными снами
живительные письмена,
не с лицами – с именами.
Москва – Струнино – Москва. 19, 21 октября 2009
5.
Доначальное – слепо,
без истока, без устья –
там неведома скрепа
жизни в радости-грусти.
Кем заронена точка
в немоту, в безымянство,
что набухла, как почка,
до размеров пространства.?
С червоточиной чрево
родилось и готово
дыхать звезды из зева,
но сперва было Слово.
В том в безвидном издавнем
нечто забултыхалось,
назвалось Мирозданьем,
до него – все лишь Хаос.
Небо!
Очи очисти,
дай благое известье!..
Как осенние листья
опадают созвездья.я.
Струнино – Москва. 24 – 28 октября 2009
6.
Проснулся ночью,
никак не засну.
Светло воочью,
высматриваю луну
Нет, выпал снег.
Что ж, уже пора
сны о весне
смотреть до утра.
..
В саду деревья
не в цвету в снегу.
Снегири ли в кочевье
(понять не могу)
расселись на ветках
Розовеют бока
яблок редких,
не упавших пока.