…
Лязгнула решетка о стальную раму. Для обеда рано… Ясно.
Март поднялся, когда рукоять плетки указала на него. Ли? И Ли тоже. Все-таки
вместе.
Вот тоже радость нашел – в соседних петлях ногами дрыгать. Обгадиться рядом.
Смерть красивой бывает только в глупых книжках, а вот наяву Марту таковой
видеть не доводилось. Ну разве что когда стрела влетает прямо в сердце,
когда человек не успевает понять, что умер, и на лице остается живое
выражение… ненадолго, впрочем. Пару лет назад читал Март один роман, и так
уж сладко там были описаны битвы да дуэли, ну смех один! Что ж красивого,
когда меч живот вспарывает и внутренности на свежий воздух лезут? А запашок
какой при этом стоит, потому как кишки тоже не невредимы? Или так уж
благородно кажется, когда рыцарь противника двуручником разваливает от плеча
до паха! Девица, которая Марту роман и подсунула, просто ахала и умилялась
тому, что там расписано. Март уж не стал ей напоминать, что когда от плеча
до паха, то не только кишки наружу, но и прочая требуха, а кровь из
перерубленных жил бьет в стороны, словно фонтан на городской площади?
Ничего красивого в смерти нет.
И уж тем более в казни.Отобрали шестерых, в том числе парня с разбитым носом и мальчишку из Хармиша.
Это неплохо. Умереть не так страшно, как ждать смерти, а кто здесь его
подбадривать станет? Вим? Дождешься от старого солдата, как же. Страшно
всем. Даже детина побледнел, один нос свеклой пламенеет. И набок смотрит.
Сломал-таки. Мальчишка – тот просто трясется, ладно хоть не цепляется ни за
кого, то есть вполне достойно держится. Пока. Март покосился на невозмутимую
и даже скучающую физиономию Ли и постарался придать своей то же выражение.
Хартинги окружили их плотным каре, мечи наголо, можно попробовать
прорваться, плашмя вмажут – мало не покажется, а потом все равно на плаху.
Они последовательные. Сказано – повесить, значит, надо повесить, а не
зарубить. Ли сунул руки в карманы куртки и поежился. И правда, потянуло
откуда-то сквозняком, свежим, не спертым воздухом, и Март с наслаждением
вдохнул поглубже. Глупая война с непонятными мотивами. То есть короля-то что
понимать: в его земли вторглись враги, до того раскатавшие соседнее
государство, а еще до того – соседнее тому. Шли, словно стада зубров, к
какой-то точке, все сметая и растаптывая на своем пути. Что там дальше –
маленькая Дарма? Герцогиня безропотно пропустила бы через свою страну любое
войско, не оказывая сопротивления. И что – тоже всех подряд уничтожать
станут? Или просто разграбят да пройдут дальше? Земля, говорят, круглая, так
и будут топать по одному маршруту…
Их вывели на улицу. О боги, как хорошо-то! И осень уже, надо ж. Значит,
полные три месяца в камере.
– Как восхитительно пасмурно, – щурясь, проговорил Ли. И то верно, из
постоянного полумрака или полной тьмы на солнце выйти – ослепнуть недолго… А
какая разница? Ну разве что идти не спотыкаясь. Воздух был такой… такой…
Март и забыл, что может так вкусно пахнуть мокрым камней, травой, дымком…
Хоть надышаться напоследок. Жаль, недолго. Вот и точка прибытия. Капитально
сколоченный эшафот. Многоместный. И очень разнообразный – тут тебе и
классическая плаха (значит, кому-то головы все же рубят), тут и виселица на
шесть веревок, тут же и дыба и прочие причиндалы. Ну им, дадут боги, это не
грозит. Все просто. Расставили под веревками, петли на шеи надели,
подзатянули, поправили, аккуратно, как все делали. Парень с разбитым носом
вдруг начал орать, что он не добровольно, что его заставили, а сам он верой
и правдой готов служить кем угодно, вот хоть бы и палачом или золотарем,
только не убивайте… Ли поморщился. Он считал, что жить можно всяко, а вот
умирать лучше спокойно. С достоинством, если тебе это позволяется. Мальчишка
просто плакал, но молча, даже не всхлипывал, просто слезы по щекам текли.
Нормально. Ведь и не жил почти.
– Это быстро, – ободряюще бросил Март, подумал и тоном опытного висельника
добавил: – И не больно. Не бойся.
– Ну вот, – тихонько сказал Ли, – твоя мечта сбылась. Вместе. Ну что,
увидимся там?
– Постараемся.
Март заставил себя улыбнуться. М-да, это вот чучело рядом с ним – красавец
эльф по имени Ли? Этот колтун – его роскошные пышные волосы цвета
прогоревшего костра? Да вроде он – осанка его, а поротая спина придает
горделивости. Март представил себя со стороны. И это красавчик Март? Это
воронье гнездо – его буйная черная шевелюра? И где-то под этой грязью на
роже скрывается гладкая смуглая кожа? А эта мочалка называется бородой?
Хорошо Ли – у эльфов бороды и вовсе не растут. Как-то, давным-давно, Март
недоверчиво поинтересовался: «А эльф ли ты?» – и Ли ответил с обычным
спокойным сарказмом: «Ну что ты, конечно, нет, уши я себе при бритье обрезал
случайно и каждое утро волосы на теле выщипываю». Волос и правда не было
вовсе, даже в паху, не говоря уж на груди или подмышками. Гладенький весь.
Говорят, благородные себе и правда выщипывают волосы на теле. Зачем? Если уж
человек таким создан, так пусть таким и остается.
Петля затянулась и замерла, заставив Марта встать на цыпочки. Вон у них как,
оказывается… неприятно. Когда под тобой люк открывается, есть шанс, что
сломается шея, тогда и правда почти мгновенно, а если вот так вверх
подтягивать будут, то надолго, минуты три можно задыхаться. Обманул пацана.
Офицер-хартинг сообщил им, что они осмелились противостоять непобедимой
армии и потому заслуживают безусловной смерти. Март фыркнул, а Ли так и
вовсе засмеялся. Офицер немного удивился и даже спросил, что тут такого
смешного.
– А смерть бывает условной? – поинтересовался Март. – Не слыхал.
Офицер зачем-то начал объяснять, что не очень хорошо владеет здешним языком,
потому и мог неправильно сформулировать, но разве осужденный может доказать,
что это неправильно?
– А что тут доказывать? Условно – это то, чего может и не быть, то, что
можно отменить. Отменить казнь – можно, освободить с каторги – можно, но вот
с того света вернуть не получится. Смерть абсолютна.
– Хорошо,
– одобрительно заметил Ли. – Правильно сказал.
Март прыснул. Почему остальные-то не смеются? Не ошибке чужестранца, а самой
ситуации? Стоит полуповешенный на кончиках пальцев, словно танцовщица, и
читает лекцию по языкознанию пополам с философией. Детина снова заорал про
свою готовность, сдуру подался вперед и не удержал равновесия, сорвался и
заплясал в петле, не соображая, что достаточно снова на цыпочки… нет, уже
недостаточно, петля затянулась. Мальчишка с ужасом наблюдал за агонией, но
благоразумно не шевелился. Офицер погрузился в глубокую задумчивость, и у
Марта начали уставать ноги. Еще бы – больше трех месяцев никаких физических
упражнений, скудная еда, мышцы ослабли, уже не мышцы, а так, ляжки
сорокалетней купчихи. Ну ладно, подышим свежим воздухом напоследок. Если
есть загробная жизнь, как обещают, то им вряд ли попасть в хорошие условия,
потому что не безгрешны. Мягко говоря.
Хартинг скомандовал что-то и веревки вдруг ослабли. Март какое-то время еще
постоял на цыпочках, а потом все же опустился на всю ступню.
– Не смотри, – посоветовал Ли мальчику, не сводившему расширенных глаз с
детины. Тот и при жизни красавцем не был, а уж сейчас… Правда, на посиневшей
роже разбитый нос уже так и не выделялся. Забавно: стоит повешенный. Стоит.
А ты и сам через минуту или пять минут будешь повешенным, напомнил себе
Март. Стало грустно. Он бы еще пожил. Даже с петлей на шее.
Такую возможность им предоставили. Офицер ушел куда-то, а петли были
натянуты не критично, можно было даже переминаться с ноги на ногу. Эх, жаль,
свежесть воздуха была относительной, потому как парень обделался все-таки.
Видал Март повешенных, и очень немало, но не со всеми такое случалось. Не
особенно умное и рациональное желание, но очень бы хотелось, чтобы с ним и
Ли не случилось…
– Неужели вам не страшно? – сдавленным шепотом спросил мальчик. Март пожал
плечами, а сам задумался. Ладно, себе признаться можно – страшно. Только,
во-первых, привык собой и своими эмоциями владеть, а во-вторых, нахватался
от Ли привычек к ироничному взгляду на мир. Именно так: не самих взглядов, а
только привычки. Увы, равнодушно-философское отношение к смерти ему было
несвойственно и умереть он боялся. Не абстрактно и не в бою, а вот сейчас, в
данный момент. С петлей на шее. Но вот показать свой страх Ли он боялся еще
больше.
Остальные двое таращились прямо перед собой и опасались дышать. Это глупо.
Вот вернется офицер – тогда можно и перестать, им еще в этом и
поспособствуют, а пока лучше не напрягаться. Краем глаза Март перехватил
улыбку Ли и улыбнулся в ответ. Солдаты-хартинги равнодушно смотрели на них,
одинаково и на живых, и на мертвого. Как заколдованные. Были они все чем-то
похожи: тип лица, разрез глаз, темная масть. То есть не то чтоб поголовно
брюнеты, то есть и вовсе не брюнеты, как Март, но каштановые или
темно-русые, кареглазые, смуглые. Хотя с запада пришли, и, наверное, очень
издалека. До войны Март ни о каких хартингах и не слышал.
Ли тряхнул головой, отбрасывая назад то, что когда-то было прядями волос.
Что он только не делал с ними! Когда они только познакомились, волосы у Ли
были длинные, до лопаток, и каждый немедля видел в нем эльфа, хотя и среди
людей было полно мужчин с такими прическами. Март, если честно, узнал, что
Ли эльф, только к концу четвертого месяца совместной службы – они тогда
вместе нанялись в охранники к богатому благородному; тому не то чтоб
опасность угрожала, просто выпендриться захотелось, вот он и нанял пару
профессионалов. А так как ничего в охранниках он не понимал, что принял
Марта за профессионала. Вероятнее всего, определяющую роль в найме сыграла
эффектная внешность Марта. Любил благородный видеть вокруг себя красоту, вот
и нанял не проверенного временем и разрисованного шрамами рубаку Кавира, а
его ученика. Довольно бездарного. А вторым – Ли, и по той же причине, хорош
он был – дух захватывало. Эта темно-пепельная грива впечатлила даже
равнодушного к мужской красе Марта. Он прежде своей шевелюрой гордился,
волосы у него были роскошные, блестящие, густющие, лежали этакими крупными
волнами – девицы умирали от зависти. А у Ли они не вились, но были настолько
пышными и было их так много, что… в общем, хозяин потом долго-долго
добивался от Ли секрета: как же он ухаживает за своей гривой, как же он ее
укладывает так эффектно. Ли обладал вздорным характером и продержался
недолго: объяснил, что волосы он всего лишь моет периодически и пользуется
расческой. Тоже периодически. Просто надо иметь волосы, а не свиную щетину.
После чего он был уволен, а Март – за компанию с ним. Тоже, наверное, за
волосатость. Постояли они на улице, побренчали мелочью в карманах и пошли
наниматься к менее кокетливому хозяину. Вместе пошли, да так вместе и
остались. Если бы не Ли, быть бы Марту изображением охранника, а не
охранником. Мечом-то он владел сносно и по наивности думал, будто этого
достаточно, а Ли его и просветил, и научил, и натренировал. Поначалу
странным казалось, что охранник прежде всего должен уметь не смотреть, а
замечать, не защищать, а предотвращать, не слушать, а слышать. Теперь-то
удивительно было, что мог думать иначе. Хотя он и молод был, но не так, как
этот вот пацан в соседней петле…
Так вот, волосы Ли просто сбрил. Начисто. А так как сноровки в этом деле у
него не было никакой, то башку он себе изрезал основательно, Март,
проснувшись, вдруг обнаружил товарища с лысой головой, щедро облитой кровью
из мелких ранок, отругал как следует – мог бы и знающему поручить! – и
только потом увидел плотно прижатые к голове вытянутые вверх заостренные
уши. И спорил тупо: «А чего это у тебя уши такие?» – «Эльфов никогда не
видел?» – брюзгливо проворчал Ли, раздраженный из-за своей неумелости. Он
почему-то, если чего-то не умел, страшно злился, будто возможно уметь все на
свете. Ну как бы он мог не порезаться, если брился впервые в жизни? Март вот
с пятнадцати лет брился, борода рано начала расти, и то нет-нет да и
порежется, не зря ж о мече говорят «острый, как бритва», а не наоборот.
Эльфов Март, понятно, не видел. В здешних землях эльфы были даже не
редкостью. Их просто и не было. Если даже и проезжали где купцы или
путешественники, да только не по их глуши.
Зато понятна стала странноватая и несомненная красота Ли. Март и сам ничего
себе был, и лицо правильное, и глаза большие, выразительные, да еще синие, и
сложен славно, в талии тонок, в плечах широк, и руки имел не корявые, и ноги
не кривые, но Ли… Март иногда им любовался, словно редким цветком или
картиной какой. Он даже лысый был невозможно красив. И чужд. Не случалось у
людей такого совершенства черт, таких огромных (уж Март-то знал!) и таких
небывалых туманно-серых глаз, и такой грации тоже… Женщины висли на нем
пучками, а он все рожу кривил этакую «надоели вы мне все», выбирал девицу
посимпатичнее и осчастливливал. Пару раз. Постоянных подруг не заводил.
Пристрастий никаких не имел: сегодня ложился с хрупкой блондинкой, завтра –
с пышной брюнеткой. Март, втайне ему подражавший, тоже перестал
зацикливаться только на блондинках, тем более что больше половины все равно
крашеными оказывались.
Стоп. Вот не зря говорят, что в последние минуты жизни все начинают о
прошлом думать, причем только о приятном, оттого и умирать боятся. Смешно. А
о чем? О будущем думать, стоя под тяжелым осенним небом с веревкой под
подбородком, помягчавшей и стершейся о чужие шеи? О неприятном прошлом? Ну
когда ж не вспомнить-то хорошее, как не перед смертью? Март покосился на Ли.
Тот скучал. И за все эти годы Март так и не научился понимать,
прикидывается он или в самом деле такой.
Начал накрапывать дождик. Последний дождик в жизни, подумал Март и улыбнулся
своей пафосности. Ну словно поэт! Струйки воды, наверное, дорожки на лицах
оставляют… нет. Чтобы многомесячную грязь смыть и всемирного потопа будет
мало. Ладно Март, он до встречи с Ли баню-то посещал раз в две недели и
считал себя ужасно чистоплотным, а этот по три раза в день готов был
полоскаться даже в ледяной воде, ногти все чистил да белье стирал. Когда
впервые случилось им попасть в заварушку и драпать потом со всей возможной
скоростью, не разбирая дороги и не тормозя больше чем на несколько часов,
Ли, конечно, отложил свои привычки подальше и не беспокоился по поводу
несвежей рубашки и немытых волосы, но как только они убедились, что погоня
отстала, залез в первое же озеро и битый час в нем просидел, стараясь и себя
отмыть, и одежду отполоскать. Март невольно втянулся и, если честно, ему
понравилось…
Мальчишка снова начал плакать. На этот раз он всхлипывал и голову
низко-низко опускал. Понятно. Неприятность случилась от страха, и теперь ему
не боязно, а стыдно. Прежние сослуживцы Марта, да и сам Март, стой они не на
эшафоте, а перед ним в охранении, в отсутствие командира не преминули бы
громко обсудить да прокомментировать, что приговоренный обмочился, а
хартинги хоть бы что: смотрят спокойно и вроде бы без осуждения. Ну что
тянут, малого вон до греха довели. Не жалко парня, что ли? Видно же, что не
вояка он никакой, случайно попал в жернова, а война всех перемалывает, ни на
пол на смотрит, ни на возраст, ни на мужество. Вот удавленник – трус, скорее
всего, пацан – непонятно, молод, но они-то с Ли дрались честно, два дурака,
себя не жалели, даже когда ясно стало, что дело проигрышное, могли б
улепетнуть, а с их сноровкой и опытом и от королевских патрулей бы скрылись,
и от хартингов ушли… Наверное. Не повезло, попали под раздачу, надо б было
войне начаться, когда они тихо-мирно сидели в тюрьме и суда дожидались, и
ведь грозило им в самом страшном случае полгода каторжных работ, а то и
всего-то публичная порка или еще какое унижение, потому что не разбойники,
не воры, ввязались в кабацкую драку, где кто-то кабатчика и порешил. Всех
повязали и за решетку… А тут – война. Суд отложили, да надолго, а потом
выстроили всех в тюремном дворе и честно сказали: кормить вас не с руки,
судить некогда, отечество в опасности, выбирайте: или под знамена короля
Бертина, или прямо с этого двора в соседний, а там изобретение местного
умельца – головорубная машина, палачу даже топором махать не надо: положили
человека на доску, голову в дырку специальную просунули, палач за рычаг
дернул, сверху лезвие отточенное упало, знай только корзины отодвигай, когда
головами заполнятся. Переглянулись они с Ли тогда и решили лучше повоевать,
чем так кончить. Довоевались.
Офицер вернулся понурый и не один. С другим, явно званием повыше. Солдаты
внизу животы мигом подтянули, хотя и без того не кособочились. Второй офицер
осмотрел их внимательно, кивнул на Марта: этот? Приблизился, для чего даже
ножки утрудил, на помост поднялся. Вплотную подошел. А зря. Дух-то от
немытого тела каков, да еще Уил старался, тоже, поди, запашок в одежду
въелся, да, чего уж, из отхожего ведра пару раз маленько на штаны плесканул.
В общем, Март не обиделся, когда офицер поморщился и отступил на шаг.
– Значит, тебе смешным показалось, что офицер плохо владеет вашим языком?
– Нет, – покачал головой Март. – Слова смешными показались, но не офицер.
Ли одобрительно улыбнулся: дескать, правильно формулируешь, не зря я тебя,
чурбана деревенского, столько лет обтесывал. Чурбан, правда, не деревенский,
да велика ли разница, если к моменту знакомства Март полторы книжки
прочитал: одну порнографическую и половинку Святой…
– Ты не смеялся над офицером?
– Не смеялся. Ну вы, сударь, сами подумайте, разве не смешные слова –
безусловная смерть? Смерть, мне думается, незатейлива и однозначна, либо
приходит, либо обходит, и никакой условности или безусловности.
– Как же должен был сказать офицер?
– Ну, например, что мы безусловно заслуживаем смерти.
Рассказать кому – не поверят.
Лингвистическая дискуссия. Урок стилистики. И
кто кого учит – бродяга, пять классов еле одолевший, офицера. Интересно, за
это какая казнь полагается? Развеселился на свою голову, так легко бы
умерли, а что будет…
Офицер покивал, соглашаясь. С формулировкой или ее сутью?
– А ты заслуживаешь смерти?
Ну здрасьте. Лингвистическая дискуссия плавно переходил в философский
диспут. Ли уже и не скрывал улыбки, смотрел заинтересованно, слегка склонив
голову набок.
– А вот это небезусловно, – серьезно ответил Март. – Зависит от точки
зрения.
– А если абстрагироваться?
Издевается еще, скотина.
– Если абстрагироваться, сударь, то не заслуживаю. Война окончена? А пленных
принято миловать. Не скажу, что по домам распускать, однако и не вешать всех
подряд.
– Мы не всех подряд вешаем. Некоторых казнят иначе, – уточнил офицер. – Ты
ведь взят при Сторше? Ты дрался до последнего? Почему?
–
А что мне оставалось? – удивился Март. – Сошлись две армии, надо драться.
– Можно было бежать. Почему никто из армии короля Бертина не бежал из-под
Сторши? Ведь позади вас никого не было, вас никто не сдерживал…
– Позади нас была Сторша, – пожал плечами Март. – Последний укрепленный
город. Некуда было бежать… да и не дело это, сударь, с поля боя бегать.
– Ты так предан королю Бертину?
Или своей стране?
– Это не моя страна и не мой король, – честно сказал Март, понимая, что
потуже затягивает веревку. – Я наемник.
– Это мне известно. Тогда почему ты не бежал? За что ты дрался?
–
За себя, – незатейливо признался Март, – за товарищей своих, за друга вот.
– Разве не за деньги?
–
;Какие деньги, когда война проиграна? Уже нет.Да, по первости им платили, несмотря на то, как они в армию попали. Не то
чтоб хорошо, однако какие-то деньги перепадали. Под конец уже и нет, и они
даже право имели уйти, почему не ушли… ну это Март вряд ли смог бы
объяснить. То есть себе – мог, а другим совестно было. Он остался, потому
что не спешил уходить Ли. Вот и причина.
Офицер помолчал, рассматривая Марта в упор и немного кривясь. Воняло. Ну что
уж тут поделаешь, воды не давали вовсе – вот чай утром и суп ближе к вечеру.
И все. Если б даже кружка и перепала, Март бы ее выпил, а не на умывание
потратил.Офицер прошел по ступенькам, постукивая подковками на сапогах. Солдаты
подтянулись еще больше, те, что скучали за спинами висельников в ожидании
приказа, тоже подобрались и Март решил, как и положено, напоследок
посмотреть в небо. Оно конечно, больше ничего не увидишь, и будь
здесь поле или река, можно было б лицо дождю не подставлять, но вот делать
последним воспоминанием мощеный двор и солдат вражеской армии не хотелось.
Низкое брызгающее холодной водой небо показалось ему прекрасным. Вот
странно-то… Как, оказывается, красивы тяжелые серые тучи…
– Мы судим и приговариваем строго по закону, – сообщил офицер. – Все должно
быть правильно. Капитан ошибся, формулируя приговор, поэтому он не может
быть приведен в исполнение. Вы, разумеется, будете наказаны – выпороты
кнутами и отправлены на рудники или каменоломни, но смертная казнь для вас
отменяется.
Март медленно опустил голову. Как Ли это называет – слуховые галлюцинации?
Но тогда уж и осязательные, то есть… тьфу, забыл… о! вот – сенсорные тоже,
потому что петлю ослабили и стащили с головы, не щадя ушей. Выпороты и
отправлены на рудники?
– Пожизненно? – с ленцой поинтересовался Ли.
Офицер не велел надевать петлю
обратно, а сухо ответил:
– Это определит судья, когда вы сможете быть отправлены на рудники. Он
исследует степень вашей вины и назначит срок наказания.
– Нас не повесят? – тонким голосом спросил мальчик у Марта. А ты кнуты-то
выдержишь, дружок?
– Вас не повесят, – не без сожаления вздохнул офицер.
–
Ну вот, – насмешливо прошептал Ли, спускаясь вслед за Мартом с эшафота, –
а ты говорил, философия в реальной жизни не пригодится.
« назад, в читальный зал