Вишневский Евгений.
«Вице-Робеспьер».

       Глава 1

Возвращение из Вятской ссылки

...И  вот ужас вятской ссылки позади. Семь с половиной долгих и страшных лет безвыездно провёл молодой петербургский франт, остроумец и покоритель женских сердец в ненавистной глуши, осаждая все столичные инстанции униженными письмами о прощении, горестно стеная, бия себя в грудь и умоляя простить ему тяжкие литературные грехи молодости. Смешно и горько говорить, но в сравнении со всеми его последующими произведениями грехи-то эти были сущим пустяком! Повести «Противоречия» и «Запутанное дело», за которые он, чиновник Военного министерства, загремел в Вятку под надзор полиции и чуть было не угодил в солдаты на Северный Кавказ, (а в то время, как, впрочем, и сейчас, ссылка туда, в горячую точку или, попросту говоря, на войну, считалась пострашнее любого другого административного наказания) были невинными литературными шалостями не только в сравнении с гениальной «Историей одного города», «Сказками» или, скажем, «Помпадурами и помпадуршами», но едва ли не всеми его последующими сатирическими шедеврами! Эти, по мнению тогдашнего начальства (да что там начальства, и самого царя Николая I), крамольные повести были, честно говоря, довольно слабыми для его будущего беспощадного пера, да и опубликованы они были в журнале «Отечественные записки» «без предварительной цензуры». Но ни за одно своё произведение столь суровой кары он не получит более никогда. Семь с половиной лет изгнания из высшего общества (а перед тем – десять суток министерской гауптвахты – военное министерство, как и положено всем военным учреждениям, имело собственную гауптвахту) за две не такие уж и беспощадные повести! Семь с половиной лет унижений, горячих просьб, тончайших интриг, одна из которых даже увенчается успехом – его покаянное прошение о помиловании ляжет на стол к самому Николаю I, – всё без толку! На прошении царь собственноручно начертал энергичную и убийственную, как выстрел, резолюцию: «Рано!». Да, следует признать, что в ту пору «баловство литературой» не было таким уж невинным занятием с точки зрения власть придержащих. Ах, знали бы они, тогдашние «искусствоведы в штатском», что напишет наш гениальный герой лет эдак через двадцать-тридцать!

Впрочем, нам просто рассуждать об опасности, исходящей от этих повестей, сейчас, когда мы знаем все гениальные произведения великого сатирика. А  тогда на дворе был грозный революционный 1848 год, да, кроме того, автор криминальных повестей был замечен в кругу петрашевцев. Правда, постоянным посетителем печально знаменитых петрашевских «пятниц» он не стал и опасной библиотекой «социальной литературы», составленной там, не пользовался, но дружбу со многими неблагонадёжными литераторами, вхожими в тот круг, водил. Тем более, что многие из них были бывшими лицеистами. А кроме того, в повести «Запутанное дело» представил автор в виде огромной и страшной «пирамиды власти», грозящей раздавить маленького человека Ивана Самойловича Мичулина, всё тогдашнее общество. И яркий образ этой пирамиды поразил воображение многих литераторов и художников того времени.

Вообще-то, учась в Александровском (по старому наименованию Царскосельском) лицее, лицеист Михайла Салтыков был известен, как… «талантливый поэт», стихи которого публиковали весьма серьёзные периодические издания тех лет (журналы «Современник» (да-да, тот самый, основанный А. С.  Пушкиным), «Отечественные записки», «Библиотека для чтения» и  др..). Мало того, по окончании Александровского лицея этот выпускник получит официальный титул «наследника Пушкина», который впоследствии ему очень пригодится в его затруднительных обстоятельствах. Впрочем, об этом речь впереди.

Ко времени окончания учёбы нашего героя (а выпускался он в XIII выпуске) Александровский лицей свято чтил и берёг свою литературную славу, которую принёс ему гениальный выпускник первого набора  – Александр Пушкин. И в каждом последующем выпуске лицеисту, показавшему выдающиеся способности в стихосложении, официально присваивалось звание «наследника Пушкина» с вручением соответствующего диплома и медали.

Как ни странно, никто из этих «наследников», за исключением нашего героя, не только не стал великим литератором, но и никакого влияния на российскую словесность вообще не оказал. Наш же герой будет не только известным и знаменитым, но и, попросту говоря, гениальным писателем. Правда, гениальным не в поэзии, как полагали его наставники и друзья, но совсем в другой области, а именно – в сатире. Стихов же после лицея он более не напишет совсем, ни единой строки.

Вот такая логика: наш герой был известен читающей публике и даже обласкан критикой как молодой, подающий большие надежды поэт. Первые же два опубликованных прозаических произведения принесли ему одно только горе и разочарование, но, тем не менее, всю свою жизнь он будет потом писать именно её, гениальную, сокрушительную сатирическую прозу, а от стихов напрочь откажется. Мало того, в последующих автобиографиях назовёт свои юношеские стихи «дурью» и «глупостью». Впрочем, в этом пусть разбираются литературоведы, а мы пока что вернёмся в Вятку конца 1855 года.

За все эти семь с половиной лет не было написано Михаилом Евграфовичем в Вятке ни строчки литературы: слишком свежи были в памяти ужасные последствия занятий сочинительством. Но зато какая была сделана чиновничья карьера (в губернских рамках, разумеется)!
      Начинал Михаил Евграфович Салтыков, смешно сказать, писцом Губернского правления (а кем, скажите на милость, ещё могли поставить человека, присланного в Вятку специальным указом в сопровождении жандарма, как государственного преступника), а заканчивал  – чиновником для особых поручений при губернаторе и даже старшим советником Губернского правления, оставаясь при этом, разумеется, ссыльным поселенцем. Да и могло ли быть иначе с его-то умом, образованием, работоспособностью, блестящим языком и виртуозным пером, с его целеустремлённостью, порядочностью, а также чувством долга и чести. Напомню, что лицеисты во все времена поддерживали друг друга, несмотря ни на какие обстоятельства, а некоторые из его однокашников занимали к тому времени довольно высокие посты и должности, да вот и здесь, в Вятке, вице-губернатором служил бывший лицеист С.  А. Костливцев.
      При первой аудиенции с опальным чиновником Военного министерства он, правда, долго маялся, не зная, как вести себя с ним (всё-таки дворянин знатного рода да ещё и лицеист, к тому же и не из рядовых!). Расспросив его о свежих столичных сплетнях и новостях, он первым делом осведомился, не сможет ли господин Салтыков испросить себе из Петербурга какие-нибудь солидные рекомендации. Вскоре на канцелярию Вятского губернатора пришло из Петербурга любезное письмо начальника отделения исполнительной полиции Н. А.  Милютина, где новый ссыльный характеризовался наилучшим образом, и губернатор А. И.  Середа, а также вице-губер-натор С. А.  Костливцев вздохнули с облегчением. И хотя в то время будущий всесильный «товарищ министра (так в те времена именовали заместителей министра) внутренних дел» Н. А.  Милютин, одно имя которого впоследствии будет вызывать у одних восторг, а у других – жгучую ненависть, был ещё мало кому известен, особенно в далёкой провинции, к мнению племянника графа Киселёва, тогдашнего министра государственных имуществ (а Н.  А. Милютин как раз и был его племянником), не могли не прислушаться. А  вскоре, к тому же, выяснилось, что в самых лестных характеристиках нового чиновника нет никаких преувеличений. Словом, уже в начале следующего, 1849-го, года наш герой получает ответственейшее задание: составить полный отчёт по Вятской губернии за 1848 год. И блестящее справляется с ним.

В августе 1850 года г-на Салтыкова назначают старшим советником Вятского губернского правления. Теперь он по долгу службы обязан неусыпно контролировать работу всего хозяйственно-административного аппарата губернии и всю губернскую экономическую жизнь вообще (как и его предшественник на этом посту  – А. И.  Герцен). В числе прочих обязанностей наш герой теперь должен контролировать также все дела по осуществлению полицейского надзора за лицами, под этим надзором находящимися. То есть, в числе прочих, и над самим собой! Каждые три месяца он теперь должен визировать рапорт полицмейстера, в котором говорится и о нём самом! Ситуация, в которой оказался он (да и г-н полицмейстер тоже), мягко говоря, была пикантной! Впрочем, по обоюдному согласию они нашли из неё достойный выход: графу «поведение» оставляли девственно-чистой, а в графе «занятия» писали: «занимается государственной службой».

И ещё одно обстоятельство. Писать в Вятке он, конечно, не пишет, но в голове его сам собою уже складывается образ Крутогорска, главного героя (если, впрочем, город может быть литературным героем) знаменитых «Губернских очерков», книги, которой он отметит своё истинное появление в русской литературе. Ибо город Крутогорск списан с Вятки почти буквально. И, кто знает, если бы не было Вятской ссылки, может быть, не было бы в нашей литературе одной из её лучших книг – «Губернских очерков» и их автора, надворного советника Николая Ивановича Щедрина. Впоследствии некто Н. П. Тучинский, сослуживец Михаила Евграфовича по Губернскому управлению, даже составил список соответствия реальных жителей Вятки того времени персонажам героев «крутогорской галереи» Н. И. Щедрина. Вот он:

1. «Генерал Голубовицкий» и «князь Чебылкин» – губернатор Н.  Н. Семёнов.

2. «Частный пристав Рогуля»  – пристав Рождественский.

3. «Семейство Размановских» («Приятное семейство») – семья губернского прокурора Шиллинга.

4. «Порфирий Петрович» – советник питейного отдела Г. И.  Макаров.

5. «Линкин»  – учитель Вятской гимназии Ф. С.  Томилов.

6. «Василий Николаевич Проймин» – вятский врач Николай Васильевич Ионин.

7. «Вера Готлибовна» и «крутогорская звезда» – его жена Софья Карловна Ионина.

8. «Катерина Дмитриевна» («Приятное семейство») – губернаторша Наталья Николаевна Середа.

9. «Поручик Живновский» – исправник Живицкий.

10. «Алоизий Целестинович Загржембович» – старший чиновник особых поручений при Вятском губернаторе Альберт Алоизович Родзевич.

11. «Дернов»  – младший чиновник особых поручений Резунов.

И другие.

« назад, в читальный зал