Горшок гвоздики стоял на окне пятого этажа. На перилах балкона третьего этажа дремала голубая персидская кошка.
Тинг, выглядывая в окно, столкнул горшок. Падая, горшок задел кошку, а та спросонок прыгнула и упала
на мостовую.
Кошка к вечеру умерла. Хозяйка кошки, жена домовладельца, плакала. Домовладелец сказал Тингу всего
одно слово:
– Выезжайте!
Пришлось искать новую квартиру. Тинг нашёл её на соседней улице.
На окнах кабинета Тинг расставил гвоздики – любимые цветы. В шкафах разместил свои коллекции. Он коллекционировал бабочек,
раковины и марки.
Бабочки у него были: гигантские орнитоптеры, летающие в лесах Индонезии и Австралазии, и крохотные моли.
Орнитоптеры привлекали его величиной и благородной окраской, в которой чёрный бархат смешивался с золотом и изумрудами. Моли ему нравились по другой причине:
расправить тончайшие крылья этих крошек было очень трудно. Впрочем, многие моли, если их увеличить в сто раз, окажутся красивее самой красивой из орнитоптер.
Марки Тинг собирал только с изображениями животных, а раковины – лишь из рода ужовок. У него лежали в коробках тысячи пятнистых раковинок ужовки тигровой, и ни одна из них не
была вполне схожа с другими.
Вечерами он смотрел на орнитоптер, перебирал гладкие раковины, листал атласы с рисунками улиток и
разыскивал в толстых трудах энтомологических обществ новые разновидности молей.
Слово «питекантропус»,
мелькнув курсивом среди петита, привлекло его своей торжественной звучностью.
– Питекантропус…
Питекантропус… – задекламировал он, ходя по кабинету. – Прелестное название!
В зоологическом журнале
был напечатан подробнейший отчёт о заседании ученого общества, где знаменитые профессора и молодые доценты спорили о загадочном существе с
громким именем. Тинг узнал, что некий врач Дюбуа нашёл какую-то «кальву», несколько зубов и бедро. Бедро – вроде человечьего, кальву – вроде
обезьяньей. Назвал всё это «питекантропусом» и заявил, что им открыта переходная форма – «обезьяночеловек». Находка была сделана на острове Ява.
Торжественное «питекантропус» оказалось неуклюжим «обезьяночеловеком». Тинг разочаровался, но Ява… На Яве
есть орнитоптеры, и на некоторых яванских марках изображены животные. Поэтому Тинг прочитал весь отчёт, а прочитав, вспомнил: этажом ниже на двери
есть карточка: «Доктор Эжен Дюбуа». Уж не он ли?
– Профессор Дюбуа прожил несколько лет на Яве, – обрадовал портье Тинга.
Соседи познакомились.
У Дюбуа оказалась только одна затрепанная яванская марка, и он не мог ничего рассказать об
орнитоптерах.
Он говорил лишь о питекантропусе. Всё его время, все его мысли были заняты обезьяночеловеком. День за днём, месяц за месяцем, год за годом он возился с
крышкой черепа – загадочная «кальва» оказалась именно ею, – выскабливая из неё окаменелую массу. Острым и тонким сверлом бормашины он осторожно водил
по этой массе, заполнявшей крышку, словно чудовищная пломба, и отделял от неё мельчайшие крупинки. Дюбуа никому не доверял своей драгоценности и хранил её у себя в несгораемом шкафу.
Тинга не удивило увлечение Дюбуа: он хорошо знал, что такое любовь и азарт коллекционера.
Затаив дыхание, с глазами, налившимися от напряжения кровью и слезами, Дюбуа прикасался сверлом к окаменелой массе, отделяя от неё крохотные частицы.
Затаив дыхание, с остановившимся взором Тинг судорожно сжатыми пальцами вонзал иглу в крохотное крылышко моли, отводя его от туловища. Разве это не
одно и то же?
Поразило Тинга другое: находка Дюбуа была предсказана. Предсказание сбылось!
Название «питекантропус»
придумал не Дюбуа, его дал Геккель. Ещё Дарвин указал, что человек произошёл от обезьяноподобных предков. Геккель хотел нарисовать родословное древо
человека, но у этого древа оказалось лишь основание – обезьяна и вершина – человек. Середина пустовала, и заполнить эту пустоту было нечем: наука ещё
не знала тогда животного, промежуточного между обезьяной и человеком. Но ведь обезьяна не могла сразу превратиться в человека, когда-то на земле жили
переходные формы. Геккель был убежден в этом и дал название животному, промежуточному между человеком и похожей на гиббона обезьяной. Он никогда не
видел этого животного и назвал его заранее обезьяночеловеком, «питекантропусом». Он был уверен: «Его найдут. Нужно лишь время».
Дюбуа был увлечен этим предсказанием. Он поверил Геккелю: питекантропус жил на земле, жил!
– Я решил искать предсказанное недостающее звено родословной человека. Родина современных
гиббонов – Зондские острова. Я добился назначения на Суматру и в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году уехал туда. Искал, но ничего не нашёл:
там не удалось обнаружить древние геологические слои. В тысяча восемьсот девяностом году я переехал на Яву. Прошёл всего один год и я нашёл. Он
словно дожидался меня там, этот обезьяночеловек! На реке Бенгавану, в Триниле… Стоило лишь поднять верхние слои почвы… Строение бедра показывает,
что он ходил на двух ногах, поэтому я назвал его «эректус» – прямостоящий. Конечно, он ходил хуже, гораздо хуже нас, но всё же ходил.
– Вот только… – вздыхал Дюбуа, – я нашёл слишком мало остатков! Крышка черепа, бедро и два зуба…
Далеко в стороне от места моих раскопок годом раньше я нашёл обломок нижней челюсти. Другие после меня нашли всего один зуб. И это всё! Если бы найти
побольше, хотя бы половину черепа.
– Около сорока лет прошло с тех пор. Я был моложе вас, Тинг,
и вот – я старик. А новых костей нет и нет…
Дюбуа мог говорить часами. Тинг, пораженный сбывшимся предсказанием, уже не думал о бабочках и марках, слушая его.
– Питекантроп, которого я нашёл, – продолжал Дюбуа, – погиб при извержении вулкана. Потоки ила и пепла
покрыли поверхность и похоронили животных и растения. Так случается на Яве и в наши дни. В слоях – пепел разных цветов, туф, пемза. Они перемешаны с
прослойками глины.
Позже вода размыла эти слои и унесла часть костей. Поэтому я и нашёл не весь скелет, а только части
его – питекантроп погиб где-то в другом месте. К Тринилю его принесло водой. Где-то в земле лежат остальные кости этого скелета, лежат и другие скелеты.
Они есть! Ведь нашёл же я…
Тинг наслушался о питекантропе столько, что загадочное существо стало для него чем-то вроде
старого приятеля. Нередко случалось, что он думал об обезьяночеловеке, перебирая раковины у себя в кабинете. Он даже называл его теперь просто «питеком».
– Не играйте на руку врагам обезьяночеловека, – упрекал его Дюбуа, – «питек» означает всего лишь
«обезьяна».
– Ничего! – отвечал Тинг. – «Питекантропус» звучно, но очень тяжело и длинно для каждого дня. «Питек»
– короче и ласковее.
Теперь Тинг огорчался не меньше Дюбуа тем, что в шкафу лежит всего несколько костей питека. Ему
хотелось видеть полный скелет питека!
Это очень соблазняло Тинга. На Яве есть орнитоптера – соблазн удваивался.
Моли живут везде, а яванские изучены очень плохо. Конечно, он найдёт новые разновидности!
«Поеду на Яву?» – спросил
себя Тинг, глядя на яванскую орнитоптеру «Помпея» и представляя её себе в воздухе там на Яве.
– Чёрный бархат с жёлтым
атласом!
* * *
Это оказалось не так просто.
Малайский кампонг зеленел бананами и курчавыми мангостанами, хлебными деревьями и пальмами. Солнце быстро выска-кивало на небо утром
и еще быстрее ныряло за горизонт вечером. Ливень вставал водяной стеной среди дня. Летучие собаки – калонги – кружились возле деревьев в ночной темноте.
Все было, как и полагается, в яванской глуши, куда забрался Тинг.
Мутная вода сонной реки текла среди отмелей и наносов. На отмелях чутко дремали огромные крокодилы.
В наносах рыли ямы малайцы, терпеливо поднимая пласт за пластом. За землекопами присматривал Яа, рекомендованный Тингу как опытный человек.
Было все, кроме одного: костей питека.
Дюбуа сделал Тингу множество указаний и наставлений, где и как искать.
– Ищите тринильские слои! Это слои, образовавшиеся в то же время,
что и в Триниле, слои определенного возраста. Они от-ложились как раз в те времена, когда на Яве жили питеки. В таких слоях и нужно искать.
Слушая Дюбуа, Тинг как будто вое понимал. Здесь же, на яванской реке, он почувствовал себя школьником, не выучившим урока.
Как узнать эти тринильские слои? Глина сменялась песком, а песок – снова глиной, но уже другого оттенка. Появлялись про-слойки какого-то затвердевшего ила.
Был тоненький слой рыхлого туфового песчаника. Но не было сине-серой глины, а именно на ней лежал тот тринильский слой, в котором Дюбуа нашел кости питека.
Тинг особенно рассчитывал на этот сине-серый слой: его легко узнать по окраске.
– Ищи синеватую глину! Над ней и будет то, что мне нужно, – твердил он Яа.
Ему не приходило в голову, что сине-серой глины может и не оказаться, что совсем не в ней скрыта удача.
Землекопы рыли в разных местах. Наносы покрывались глубокими пробными ямами, ямы превращались в прудики, кишевшие комариными личинками. Вечерами, стуча зубами от лихорадки,
Тинг слушал, как в этих прудиках голосят лягушки.
«Питек… питек…» – чудилось ему в их крике.
Дни шли. Тинг не находил тех слоев, где могли лежать остатки питекантропа.
Питекантропы жили в конце третичного и в самом начале четвертичного периода.
Узнать слои отложений тех времен можно по остаткам животных и растений. Дюбуа показывал Тингу множе-ство разнообразных костей и черепов: слонов, носорогов, бегемотов, дикобразов, оленей. Тинг разглядывал их, стараясь запомнить. Рисунки и описания этих костей он привез с собой.
За два месяца Тинг добыл всего два каких-то обломка. Сам Дюбуа не сказал бы, что это такое.
Кости питека прятались от Тинга. Прятались от него и орнитоптеры: он поймал лишь пяток, да и то не первого сорта. Одни моли не подвели: Тинг наловил их уже несколько тысяч.
Сидя на складном стуле и глядя на потные спины землекопов, Тинг вспомнил разговор с Дюбуа. Экспедиция Зеленки также искала остатки питекантропа. Было вынуто десять тысяч кубиче-ских метров земли, а нашли всего один зуб. Правда, экспедиция добыла множество костей животных – современников питека.
– Десять тысяч кубических метров! – Тинг только теперь понял значение этой цифры и похолодел на солнечном припеке. – Что мои ямы? Я еще и не начинал!
– Им просто не повезло, – успокоился он через минуту.
Неудачи и лихорадка сказывались: настроение Тинга менялось по многу раз в день.
– Синяя глина! – На ладони Яа лежал сине-серый комок: – Синяя глина!
Тинг спустился на дно карьера. Расплывчатые желто-бурые, буро-желтые и белесые слои заканчивались внизу синеватой полоской.
– Она! – Сердце стукнуло. Тингу показалось, что он уже держит в руках череп питека. – Наконец-то!
Землекопы снимали пласт за пластом, подбираясь к узкой синеватой полоске. В этой работе прошло несколько дней. Тинг не отходил от карьера.
Слой синей глины был обнажен. Он оказался тончайшей прослойкой.
– Здесь нет и десяти сантиметров! – Тинг растерянно глядел на глину.
Он забыл, что ему нужен слой, лежащий на синей глине. Ему казалось теперь, что все дело в толщине сине-серого слоя: от тонкого слоя ждать нечего.
– Синяя глина! – твердил Яа. – Вот она! Ты велел искать, и я нашел.
Тинг плюнул и ушел домой.
– Синяя глина! – услышал он в кампонге. – Синяя глина!
Все знали о синей глине, которую искал и не находил Тинг. Кампонг услышал о находке и радовался удаче Яа.
– Синяя глина! – слышал Тинг сквозь стены своего жилья.
– Питек! Питек! – пищал комар, забившийся под полог кро-вати. Насмешливо щурился череп носорога со страницы развер-нутой книги. «На черепе носорога никогда не бывает рога», вспомнилась Тингу школьная шутка. Он захлопнул книгу и, запив глотком хинной настойки облатку хинина, выглянул наружу. Китаец-лавочник в синей кофте улыбнулся ему, сверкнув синими очками. – Проклятье! Тинг схватил сачок для бабочек и выбежал на улицу. В лесу он раздавил несколько молей и отшиб сачком хвостик красно-черному махаону. Руки дрожали, в глазах мелькала синяя полоска: она расширялась и сужалась, словно мигая. Рот был полон горечью хинина и неудачи, в ушах звенело от хинина и воз-гласов: «Синяя глина!», сердце противно ныло. Бродя по лесу, Тинг искал орнитоптеру. Красавицы-бабочки не было, и еще горче становилось во рту, сильнее звенело в ушах. Очень хотелось пить. Бледно-желтая ягода лопнула на пе-ресохших дубах и сладковато-кислый сок чуть связал язык. Забыв о бабочке, Тинг принялся шарить в кустах. Сидя на поваленном стволе, он брал из горсти ягоду за ягодой. Давил их языком, выплевывая кожицу и семечки. – Пиииить! – пискнула какая-то птица вблизи него. – Дразнишь? – усмехнулся Тинг. – Дразни… Я еще найду его, питека. Вдруг он вспомнил: «Синяя глина… Да ведь она должна быть внизу! Не в ней кости, а над ней». Тинг вскочил. Сердце билось быстро и радостно, в ушах весело шумела кровь. Он зашагал меж деревьев, отшвыривая гнилушки и оттал-кивая цепкие стебли лиан. Размахивал сачком в напевал: «На черепе носорога никогда не бывает рога». Заметив просвет, Тинг заспешил к нему. Издали увидел желто-черные крылья орнитоптеры и побежал. Спугнутая бабочка полетела вдоль края поляны, высоко взлетая над кустами, спускаясь над луговинками. Тинг бежал за ней, прыгая через поваленные стволы и громко хохоча. – Догоню! – закричал он ей. Споткнулся о пень и упал, хлопнув сачком по земле.